— Нет уж! — Он преградил ей дорогу. — Прежде скажите, откуда знаете.
— Какой вы, право, любопытный и настырный… Вот только…
— Что?
— Несмелый…
Его ожгли эти слова.
— Не похож… Не похож на ваших знакомых, — проговорил он с явным желанием оскорбить гостью.
Она вспыхнула:
— А обижать меня не надо, хотя я и Катька всего лишь. Пустите-ка!
Поярков отстранился и дал ей возможность пройти. Без охоты сделал это, с сожалением даже — не гори в нем упрямство, не пустил бы Катю. Однако уж если замахнулись друг на друга, надо бить, и бить по-настоящему.
— Бывайте! — произнес он зло, сквозь зубы, и распахнул перед ней дверь.
Катя торопливо набросила на лицо газовый шарфик и выскользнула на улицу.
Наступила среда. Ничего знаменательного она собой не несла. Встречу, назначенную прежде на этот день, Катя отменила, а других встреч или приглашений не было. К тому же о встрече с Катей вообще не могло быть речи — он обидел ее и почти выпроводил из мастерской. И все же именно со средой Поярков связывал то волнение, то тревожное ожидание, что родилось в нем и с наступлением этого дня стало невыносимым. Работа не шла. Трижды он брался за сапоги важного господина и трижды откладывал их. «Не до этого», — говорил он себе, хотя почему не до этого, объяснить не мог. Сапоги все же заказаны были. Небось важный господин не откажется от них, как отказалась от туфель Катя. Впрочем, все может быть. Не принял же он в понедельник Пояркова, и жена не приняла. Все разом отвернулись от него, и отвернулись в тот момент, когда положение казалось ему устойчивым и надежным.
«Что-то должно произойти в среду. Что-то решающее, — объяснял свое тревожное состояние Поярков. — Предчувствие никогда не обманывало меня».
Чем ближе к полудню, тем яснее становилась эта убежденность и тем определеннее связывалось ожидание с именем Кати.
«Почему вначале она назвала среду? И повторила несколько раз: вечером в среду. И среду же отменила!»
Весь день, как это ни странно, он ждал появления Кати. Не признавался себе в том, что ждет, не произносил мысленно имени, но голос ее, ее шаги слышались ему постоянно.
Минул полдень, и никто не переступил порога мастерской. Предчувствие обманывало Пояркова. Тревога оказалась напрасной.
Однако она не покидала Пояркова. «Что-то должно все же произойти. Не сейчас, так вечером».
В шесть часов он закрыл мастерскую и пошел домой. Нет, не пошел, побежал, словно боялся потерять какие-то минуты. Переоделся, предупредил хозяйку, что, возможно, задержится, и помчался на трамвае в центр, к «Бомонду».
