Не чреват ли «покой» безнравственностью?
Не вчинить ли мне Олегу Зайончковскому новый иск?..
Не буду. Нельзя после столь возвышенных мыслей быть таким злым. В конце концов он написал именно такую книжку, какой я от него требовал: национальную по содержанию, популярную по форме.
Называется она «Загул».
Про то, как русский человек попадает в типичную для себя ситуацию, о которой мы говорим, когда ищем что-нибудь без надежды найти: «В щёлку завалилось». Попадает в один из тех потайных карманов бытия, где скапливаются все наши забытые заначки, потерянные бумажки с номерами телефонов, ключи, табачные крошки, считающиеся безвозвратно утраченными рукописи, национальные идеи, смыслы жизни и всё такое.
Всё это существует, всё есть, всё где-то рядом, в другом кармане, а мы-то думали, что потеряно. Надо лишь на день-другой отрешиться от суеты повседневности, забыть о практических резонах (это только кажется, что легко, на самом деле даже и загул с запоем не всегда помогают) — и всё найдётся. Даже национальная идея, о которой почему-то думают, что это непременно что-нибудь весомое, как кистень, и утилитарно полезное. А она рассыпалась крошечными ртутными шариками (и каждый, конечно же, сразу в щёлку):
«Черёмуха у нас теперь распускается, когда хочет; котята родятся то в июне, то в мае… Зато мы получили свободу выбора, нынче каждый решает сам: если в душе у кого весна, тому и кругом весна, если лето — тоже приемлемо».
Или так: «На завтрак была яичница. В окнах столовой играло солнышко и поглядывало, как украинка Галя выкладывает на тарелки его ярко-жёлтых деток».
Хорошо ли вам от этих слов? Мне хорошо. И от того, что «детки», и от того, что солнышко всё же поглядывает, всё же не безразличны мы тут ему.
В общем, не спрашивай себя, что ты сделал для национальной идеи. Спроси себя, что она для тебя сделала. И поблагодари. Как-то так я понимаю творчество Олега Зайончковского.
Его герои «недоразвиваются» в плохих. Застывают за мгновение до грехопадения, как повисшая в солнечном луче пылинка. От этого его произведения кажутся слегка инфантильными. В них не хватает «острого драматизма», как не хватает его в детях. Но разве же в детях от этого мало жизни?!
Впрочем, я не удивляюсь тому, что книгу не слишком хорошо приняли критики. Когда человек приходит к нам без фиги в кармане, без цинической гримаски, без мужественного поплёвывания сквозь зубы, означающего, что он тёртый калач и повидал много зла, мы относимся к нему снисходительно: эх, дескать, простота…
