— Прошу прощения, — извиняющимся тоном произнес он. — Я только хотел задать один вопрос мистеру Гудвину, перед тем как пойти вздремнуть. Когда вы открывали окно, вы отдавали себе отчет в том, что холодные сквозняки опасны для тропических обезьян?
Это было сказано очень мило, почти робко. Но что-то, я даже не знаю что, безумно раздражало меня в нем.
— Конечно, — ответил я бодро. — Как раз именно это я и проверял.
— Вы поступили безрассудно. — Он не жаловался, а просто выражал свое скромное мнение. Потом он повернулся и засеменил прочь из комнаты.
Наступила напряженная тишина. Пат Лоуэлл долила себе кофе.
— Да поможет вам бог, Гудвин, — пробормотал Пит Жордан.
— А в чем дело? Он мне теперь будет мстить?
— Не надо мне задавать вопросов, просто будьте осторожны. — Он скомкал свою салфетку и кинул ее на стол. — Ну, кто хочет лицезреть творческий процесс? Вперед. — И, врубив свой приемник, он сел за рабочий стол.
— Я уберу, — предложила Пат.
Байрам Хильдебранд, который за время моего присутствия не пропищал ни слова, тоже включил приемник и занял место за своим рабочим столом.
Миссис Ковен вышла из комнаты. Чтобы чем-то занять время, я стал помогать Пат Лоуэлл убирать со стола. Я бы, конечно, с большим удовольствием поговорил с ней, но при двух орущих приемниках это было совершенно исключено. Потом и она ушла, а я направился посмотреть, как работают художники. Мое мнение о Дэзл Дэне не переменилось, но я не мог скрыть восхищения их работой. Грубые наброски, которые, на мой взгляд, ничем не отличались друг от друга, у меня на глазах превращались в законченные картинки, выполненные в трех цветах. Они работали, не отвлекаясь ни на минуту, за исключением тех случаев, когда Хильдебранд вскакивал, чтобы увеличить громкость своего приемника. Сразу вслед за ним это же проделывал Пит Жордан.
Я сел и попробовал провести эксперимент по одновременному прослушиванию двух разных программ. Но вскоре ум у меня стал заходить за разум, и я ушел из мастерской.
Дверь в нижний холл была открыта, и, заглянув туда, я увидел Пат Лоуэлл, сидевшую за столом с какими-то бумагами. Она кивнула мне и продолжила работу.
— Ты повергаешь меня в отчаяние своей холодностью и неприступностью, а ведь который месяц мы одни на этом необитаемом острове, — начал я. — Не о близости прошу я. Мне довольно взгляда. И вот ты, в лохмотьях и в рванье…
— Пойди поваляй дурака в другом месте. Я занята.
— Ты еще пожалеешь об этом, — ответил я мрачно и пошел к входной двери, чтобы посмотреть через стекло на внешний мир. Но там тоже не было ничего интересного, к тому же вопли радиоприемников, хотя и отдаленные, доносились даже туда, так что я счел за лучшее подняться наверх. В зале, кроме обезьяны, никого не было, поэтому я прошел в следующую комнату. Она была битком забита мебелью, но в ней также не было никаких признаков жизни. Я поднялся этажом выше. Как ни странно, звуки радио, вместо того чтобы становиться тише, усилились. Я понял почему: они доносились теперь из-за закрытой двери одной из комнат. Я вошел туда, где мы разговаривали с Ковеном, — там царила тишина. Вернувшись в коридор, я приоткрыл другую дверь и оказался перед полками с бельем. Тогда я постучал в следующую дверь. Ответа не последовало, и я вошел. Это была спальня с огромной причудливой кроватью. Мебель и предметы туалета указывали на то, что она принадлежала обоим супругам. Из приемника неслась «мыльная» опера
