Двадцать девятого декабря 1952 года газеты сообщили: 57 немецких и зарубежных журналистов по телефону, оборудованному микрофоном, провели с отцом пресс-конференцию. Отец сидел дома в Эхтернахе. Журналисты сидели в бюро франкфуртского пресс-агентства. Им было позволено задавать вопросы. Отец мог отвечать, когда хотел, мог не отвечать, если не хотел.
Газеты эти у меня сохранились, и осталось только описать, как протекала эта игра в вопросы и ответы.
Вопрос: Господин Мансфельд, вам известны выдвинутые против вас тяжкие обвинения. Что вы скажете об этом?
Отец: Вранье от начала до конца.
Вопрос: Тогда зачем вы сбежали в Люксембург, страну, которая, как известно, не выдает людей по налоговым преступлениям?
Отец: Я не сбежал. Я здесь по делам.
Вопрос: Надолго?
Отец: На неопределенное время.
Вопрос: Правда ли, что заводы Мансфельда украли у государства двенадцать с половиной миллионов марок?
Отец: Если это вообще правда, я не имею к этому ни малейшего отношения.
Вопрос: А кто же имеет?
Отец: Мой торговый поверенный Яблонски. Видимо, поэтому он и застрелился.
Вопрос: Неужели вы думаете, мы поверим, что поверенный мог совершать подобные рискованные трансакции, не ставя в известность руководителя фирмы?
Отец: Верите, не верите — мне все равно. Я об этом ничего не знал.
Вопрос: Знаете ли вы, что господин Яблонски оставил жену и двоих детей?
Отец: Я им соболезную.
Вопрос: Почему вы не сдадитесь немецким властям, если невиновны?
Отец: Господа, многолетним тяжелым трудом я возвел мои радиозаводы, одни из крупнейших в Германии. Я не вернусь в Германию, ибо не хочу, чтобы дело всей моей жизни уничтожили. Я знаю, вышел приказ о моем аресте и об аресте жены, нас могут схватить, лишь только мы ступим на немецкую землю. Что ж, вот мы больше и не ступим на немецкую землю. Мы чувствуем себя прекрасно здесь, в Люксембурге.
Вопрос: Вы говорите о деле всей вашей жизни, господин Мансфельд. Не подвергаете ли вы его большей опасности, не возвращаясь добровольно в Германию и не отдавая себя в руки следствия?
Отец: Нет. Отчего же?
Вопрос: Знаете ли вы, что немецкие власти могут описать ценности на сумму двенадцать с половиной миллионов марок на всех ваших заводах и вилле?
Отец: Как раз и не могут. Повторяю, как раз и не могут!
Вопрос: Что это значит?
Отец: За исключением упомянутой виллы с имуществом, мне в Германии ничего не принадлежит. А виллой господа могут располагать. Пусть повеселятся!
Вопрос: А заводы? Как понимать, что вам в Германии ничего не принадлежит?
