— Куда?
— В Люксембург. Это рукой подать отсюда. Мы пришли поздно. Они уже приземлились в Люксембурге. Я виновен в этом. Я допустил ошибку. Я позволил твоему отцу сбежать. Сегодня утром, после первого допроса.
— Я ничего не понимаю.
— Ты знаешь, что его поверенный найден убитым?
— Да. Я как раз проснулся, чтобы идти в школу, когда моему отцу позвонили. Он тотчас уехал на завод.
Вдруг я заметил, что мои колени стучат друг об друга.
— Боже правый, мой отец ведь не убивал господина Яблонски?
— Господин Яблонски покончил жизнь самоубийством. Твой отец оставил только пистолет, а все бумаги исчезли, он представил все так, чтобы это выглядело как убийство.
— Откуда вы это знаете?
— Много людей очень долго работали здесь, чтобы установить это, я не могу тебе так просто объяснить. Но это так.
— Но… но если мой отец не убивал господина Яблонски, почему он тогда оставил пистолет? Почему он снял все свои деньги? Почему он взял картины и драгоценности и удрал с моей матерью и этой женщиной?
— Это я смогу тебе объяснить, возможно, сегодня вечером. Или завтра. Но, наверное, ты это не поймешь, мой малыш.
— Пожалуйста, господин комиссар, не говорите мне постоянно «мой малыш». Я уже не такой маленький! И я пойму все, поверьте, господин комиссар.
— Я не хотел бы тебя ранить, Оливер! Можно я еще кое-что скажу?
— Конечно, господин комиссар.
— И ты называй меня Гарденберг…
Я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы, я торопливо глотаю их, потому что не хочу плакать.
— И они ничего не оставили для меня? Ни письма? Ни известия?
— Боюсь, что нет.
— Подождите, — сказал наш служащий.
— Господин Виктор?
— Я прошу прощения, что прервал ваш разговор, но твоя мать оставила сообщение для тебя, Оливер. Он достал несколько бумажных носовых платков, и пока он это делал, быстро и тихо сказал комиссару (но я все-таки слышал): «Фрау не хотела лететь вместе с ними. Это была страшная сцена. Госпожа Мансфельд заперлась в ванной комнате. Господин Мансфельд орал и неистовствовал. Наконец он вышиб дверь ногой и вытащил супругу. В последний момент она дала мне это…»
И господин Виктор вручил мне бумажные носовые платочки. Я осторожно разложил их отдельно друг от друга.
Комиссар криминальной полиции Гарденберг встал, подошел ко мне и стал читать то, что читал я. Слова были написаны дрожащими буквами, карандашом для бровей. Похоже, моя мать не смогла написать ничего иного в ванной комнате. Я читал, и из-за моих плеч читал вместе со мной Гарденберг.
