Тогда, первого декабря, у меня были особенно длинные занятия, и я возвратился домой около двух часов дня. Мне бросилось в глаза, что перед воротами сада припарковано много черных машин и что этот вход открыт. Я бродил по дорожкам сада. И здесь тоже дверь открыта. В холле сновали взад и вперед мужчины, которых я никогда не видел. Наш служащий, господин Виктор, стоявший рядом с лестницей, которая вела на второй этаж, и ухом не повел, когда заметил меня.
Как ни странно, я сразу обратил внимание, что картина Рубенса не висит больше на своем месте. Что здесь могло произойти? С портфелем в руке я стоял и смотрел на чужих мужчин, снующих туда и обратно в библиотеку, в салон, в рабочий кабинет моего отца. Это длилось целую вечность, пока господин Виктор не пришел в себя и не сказал высокому стройному мужчине с белыми волосами:
— Это он.
После этого мужчина подошел ко мне и спросил дружелюбно:
— Ты Оливер Мансфельд?
— Да.
— Меня зовут Гарденберг. Я комиссар криминальной полиции.
— Сотрудник уголовного розыска?
— Ты не должен бояться меня. Я…
— Да я не боюсь! — закричал я. — Что случилось здесь? Что произошло?
Он молчал.
— Господин Виктор! — закричал я.
Но и служащий не ответил, а молчаливые мужчины продолжали бродить в холле, в салоне, в рабочем кабинете отца.
Комиссар Гарденберг улыбнулся.
— Сначала положи свой портфель.
Я бросил его на пол, на толстый ковер из Смирны.
— А теперь сядем у камина, и я тебе все объясню.
Заботливо, но властно он подвел меня к холодному камину, перед которым мы оба сели в большие старинные очень дорогие удобные кресла с подголовниками.
— Где моя мама? Где папа? Кто все эти люди?
— Именно это я как раз и хочу объяснить тебе, — ответил по-дружески Гарденберг. — Тебе нельзя волноваться. Что произошло, то произошло. Ты должен быть теперь мужественным, умным мальчиком. И в сложной ситуации нужно посмотреть действительности в глаза, так больно…
— Господин комиссар, — сказал я, — что все же произошло?
Он пожал плечами (милый парень, можно было видеть, как мучительно все это для него, как тяжело ему все это объяснять мне, еще ребенку) и сказал:
— Они ушли, мой бедный малыш.
— Кто ушел?
— Твой папа, твоя мама и фрейлейн Штальман. Я знаю, ты называешь ее тетя Лиззи.
— Так, как я и должен.
— Так, как ты и должен?
— Мой отец сказал, чтобы я так называл ее, иначе я получу оплеуху. Что значит — они ушли?
Гарденберг затянулся сигаретой.
— Не смотри так на меня. Я ничего не знаю об этом! Твой отец снял все свои банковские активы, взял дорогие картины и все драгоценности, которые принадлежали тете Лиззи и твоей матери, и затем эти трое поднялись в свой самолет и ж-ж-ж. — Он сделал выразительное движение рукой.
