Он отворачивается в сторону, и голос его звучит совсем подавленно, когда он отвечает:
— Проклятие какое-то. Она может быть такой, какой захочет. Хуже. Еще хуже! Мне все равно, какая она. Я… я… люблю ее. — И убегает в дом.
Я остаюсь еще мгновение на улице, затем следую за ним и заглядываю в комнату, в которой живут Али, Рашид и мой «брат». Али и Ганси сидят на кроватях, совсем тихо и торжественно, а маленький, хрупкий принц стоит на коленях на молитвенном коврике и читает свою вечернюю суру!
«Именем Аллаха всемилостивого! Хвала и честь Аллаху, владыке всех народов. Всемилостивейшему, в руках Которого Судный день! Которому мы сами хотим служить и Которого все мы просим о помощи. Ты ведешь нас по правильному пути. Такому, которому радуется Твоя Милость, и не по той тропе, которая вызывает Твой гнев и которая ведет к заблуждению…»
Он низко кланяется три раза, затем встает и сворачивает маленький коврик, в это время улыбаясь мне. Ганси смеется, и мне постепенно становится страшно от смеха моего «брата». Я вспомнил о требованиях Ганси, которые должен выполнить, иначе Верене Лорд будет угрожать опасность; я должен выполнить эти требования еще и по другой причине — чтобы не пострадал Рашид. И что это за жизнь, если все время причиняешь кому-то боль? Можно ли назвать ее нормальной?
Все трое мальчиков теперь смотрят на меня, Ганси и Рашид полны уважения и печальны. Я хотел бы быть вашим другом. Маленький негр с комплексом превосходства преисполнен презрения.
Рашид смеется.
Ганси смеется.
Али говорит мне:
— Что за свинарник здесь! Я оставил свою обувь у двери, чтобы почистить ее, а этот Гертерих…
— Господин Гертерих.
— Что?
— Его зовут господин Гертерих, ты понял?
— Смешно! Буду я говорить «господин»! Кому? Который не получает даже пяти сотен марок в месяц?
— Если ты не будешь называть его так, я скажу шефу.
— Доносчик!
— Называй меня как хочешь. Итак, что было с господином Гертерихом?
— Он сказал, что я сам должен чистить свои ботинки.
— И справедливо. Все чистят свою обувь сами.
— Я — нет! Я это еще никогда в своей жизни не делал! Дома для этого у нас были белые слуги.
— Да, — говорю я, — но здесь ты не дома. И здесь у тебя нет белых слуг. Ты должен сам чистить свои ботинки.
— Никогда!
— Тогда бегай в грязной обуви, мне все равно. Если тебе не стыдно! А еще сын короля!
Это возымело действие.
Он смотрит на меня сверкающими глазами и дергает за большой золотой крест, который висит на большой золотой цепи, затем произносит что-то по-африкански (конечно, не изящное), бросается на свою кровать, отворачивается к стене и накрывается одеялом с головой.
