Маяковский едет по Союзу | страница 81



Конечно же, в помощи парнишки мы вовсе не нуждались. Маяковскому была присуща неуемная страсть делать добро (широкая натура). Но ведь ни с того ни с сего ребенку не дашь денег, заденешь детское самолюбие. Он почтет за оскорбление, да и подозрительно как-то все выглядит в его глазах.

Владимир Владимирович отобрал скромную ношу — чемоданчик и еще что-то легкое.

Мальчика Маяковский отпустил, не входя в вагон, и вручил ему такую крупную купюру, которой он. быть может, и не держал никогда. Чувствовалась растерянность парня. Мы все хором его отблагодарили, а он молча, смущенный, сбежал, и «спасибо» застряло у него в горле. Сказка, да и только!

Пыльный поезд доставил нас с большим опозданием в Ясиноватую. Отсюда до Юзовки (ныне — город Донецк) около двадцати километров. Наняли тачанку. Возница заметил: есть две дороги — подлиннее и получше, покороче и похуже. Выбрали подлиннее. Тогда возница равнодушно добавил:

— Но здесь, бывает, и грабят!

Маяковский приготовил на всякий случай револьвер. Под сиденье потянулся и Кирсанов — вынул из чемодана допотопный наган, притом незаряженный. Наступила тишина. Больше, чем грабителей, мы боялись опоздать к началу. Так оно и случилось. Наконец, громыхая по мостовой, въезжаем на главную улицу. И прямо к цирку Шапито.

У входа толпа. Слышим: «Обманул, не приехал». Публика торопливо занимает места. Маяковский, наверстывая опоздание, сразу же включается в работу. Его голос сотрясает брезентовые своды. После нескольких вводных фраз он переходит к стихам.

Включается и Кирсанов. Аудитория удивлена: такой маленький, а какой темперамент, голос! Когда Кирсанов закончил, Маяковский — публике:

— Товарищи! Я считаю свое опоздание искупленным таким сюрпризом (указывая на Кирсанова). Слово теперь опять за мной, а Сема пусть отдохнет.

Опоздание прощено и забыто. После вечера слушатели восторженно провожают поэтов.

В Харьков можно было возвращаться разными путями. Решаем — через Харцызск. С трудом разыскали машину. Ехать надо по проселочной, верст двадцать пять — тридцать. Жара неимоверная. Мотор барахлит. Лопаются камеры. Шофер идет на крайность — пытается добраться на ободах. Маяковский негодует: он не выносил, когда портили вещи.

Пока мы в Харцызске ждали поезда на Харьков, прибыл скорый Москва — Сочи. В окне вагона мелькнуло знакомое лицо — Всеволод Эмильевич Мейерхольд.

Я изо всех сил крикнул Маяковскому, но они успели лишь обменяться приветствиями. А вот и наш — на Харьков.