Сначала покупали недоверчиво и робко, затем число покупателей угрожающе разрослось. Завмагу стало явно не по себе: «Не найдешь, с кого получать, смотрите, пожалуйста, как все вдруг заинтересовались стихами!» Столик под напором заскрипел. Завмаг суетился, ворчал: «Надо следить, как бы кто не стянул».
Маяковский сразу его успокоил, вручив в счет возможных неприятностей внушительный задаток. Завмаг повеселел: «Если бы не вы, так лежали бы эти книги еще несколько лет, ведь среди них много совсем не ходких — старые издания».
Перерыв затянулся, но публика не в претензии. Базар оказался интересным. Он — как бы продолжение выступления поэта.
Перед началом второго отделения Владимир Владимирович вошел в зал и продолжал взывать:
— Докупайте остатки! Потом будете жалеть!
Летучий аукцион разогрел публику, и вторая часть вечера прошла, пожалуй, еще оживленней. Возникла непринужденная беседа, которая заменила ответы на записки.
Маяковский возвратился в гостиницу с ценной добычей — связкой книг старых изданий.
Грипп держался. Маяковский предложил отменить вечер в Грозном и ехать прямо в Баку.
— Если я поеду сейчас в Грозный, то могут сорваться и Грозный и Баку. Жаль, конечно. Хорошо бы побывать в Грозном. Но что поделаешь?!
В Баку до выступления было два свободных дня. На них он и надеялся.
Южное солнце быстро одолевало болезнь.
В эти дни он работал над стихами о Баку[29]. Маяковский жадно вбирал в себя новый Баку: осматривал улицы, новостройки, восхищался первой в Союзе электрической железной дорогой, новым трамваем, заменившим унылую конку, побывал на нефтяных промыслах в Сураханах, на заводах.
И вместе с тем он ежедневно выступал: в Доме Красной Армии, на заводе имени Лейтенанта Шмидта, в рабочем клубе имени Шаумяна и у студентов, учителей…
В последние два дня он выступил пять раз (из них четыре — бесплатно).
О Маяковском распространялось много небылиц. Вот почему я и хочу остановиться на денежной стороне его поездок. Иногда он не только ничего не «зарабатывал» на них, но и докладывал к ним. Зато когда он находил нужным, вернее, справедливым, то настаивал на гонораре, считая, что его труд должен оцениваться высоко. Он воевал с людьми, которые полагали, что поэт — это «птичка божия» и поэзия — не профессия. Сами же деньги имели для него весьма условную ценность. Он мог гордиться тем, что «много заработал», однако только потому, что его труд высоко ценится. С радостью помогал товарищам, щедро оплачивал услуги. Одним словом, он был человеком мифически широкой натуры.
