А снег все валит, заметая наши следы.
Устроили привал у подножья горы, и через полчаса фигуры прикорнувших разведчиков превратились в белые холмики. Все спят. Бодрствуют только мой связной Борис Гугуев и радист Дмитрий Кажаев. Я закрываю глаза и, уже засыпая, слышу, как радист повторяет позывные штаба, потом переключается на прием:
— Юпитер, Юпитер, как слышите меня? Я вас слышу хорошо…
Мгновенно вскакиваю. Радист, прижав ладони к наушникам, выразительно смотрит на меня и при этом согласно кивает головой:
— Юпитер, я вас понял! Я вас понял, — внятно повторяет Кажаев. — Земля тут рядом. Земля — рядом со мной. Сейчас ей все будет — передано. Как меня поняли? Прием…
Командующий сообщил нам, что хребет Муста-Тун-тури очищен от неприятеля, что с юга пехотные части Карельского фронта вышли на дорогу к Петсамо. Командующий требовал ускорить движение.
Я приказал поднять людей. Ожили, зашевелились снежные холмики. Гузненков, Тарашнин, Манин, агитаторы групп рассказала разведчикам об успехах наступающих войск, о предстоящем дневном марше, подбадривали уставших.
И — снова в путь.
Смеркалось, когда мы увидели впереди очертания мыса Крестовый.
Так вот он какой, этот скалистый, черной стеной нависший над морем мыс! Высоко забрались егеря со своими пушками. Оттуда им виден залив Петсамо-вуоно и море и, если погода ясная, — наш полуостров Рыбачий, на который они нацелились стволами своих пушек. Завтра в это время наши десантные катера начнут свой рейд в Лиинхамари мимо мыса Крестового. Но впереди еще ночь, долгая, осенняя полярная ночь.
Завидев мыс, разведчики прибавили шаг.
Мы штурмуем последнюю, самую крутую скалу в тылу огневых позиций мыса Крестового.
Уже ночь опустилась на землю, а мы лезем все выше и выше, пока не забираемся на усыпанную валунами площадку. Расходимся тремя группами, чтобы взять в полукольцо первую батарею.
Вторая батарея находится внизу, у самого уреза воды.
Тихо вокруг. Порой кажется, что на Крестовом никого нет, а если и есть там батареи, то артиллеристы, спокойные за свой тыл, крепко спят.
Бесшумно ползем меж больших и малых камней, подбираясь все ближе к площадке мыса.
Ящерицей извивается на земле ползущий впереди связной Борис Гугуев.
И вдруг, задев рукой тонкую проволоку, Гугуев шарахнулся назад. Но уже было поздно. Задребезжал один колокольчик, из разных мест отозвались ему другие. Еще вокруг стоял звон, а в небо уже взметнулись серии разноцветных ракет, и слепящий глаза свет прижал нас к земле. Мы увидели прямо перед собой забор колючей проволоки. За забором виднелся глубоко вкопанный в землю барак. Фигура часового, охранявшего вход в барак-землянку, возвышалась над крышей. И еще мы заметили две пушки с задранными вверх стволами, которые теперь медленно опускались в нашу сторону, и часового, бегущего от забора к бараку. И все это в двадцати — сорока метрах от нас.
