Сборник рассказов | страница 16



Было душно. Листья платанов висели, как лопухи после жаркого лета. Дженни не поспевала. Саша тянула ее за руку, волнуясь за его сердце. А он все хвалил какие-то дентикулы и аркбутаны, и кричал им назад, несясь впереди:

— В России они все-таки не понимают, говорят: ихняя, то есть ваша, архитектура давит. Ты ему переводи, Сашка, это важно, чтобы он понял, от какого быдла вы удрали! Вот привез меня к себе один клиент, показывает какую-то итальянскую балясину, которую он притащил оттуда. Построй мне, говорит, к ней дом и еще таких поставь! А она же балконная! Вот что давит — убожество, безграмотность! А то, что они высокие, совершенно не давит, вообще не чувствуется!

Она перевела. Николас улыбнулся. Улыбка у него была солнечная, как амфитеатр.


Так, гуляя, дошли до станции, отыскали автобус. Галочка, запихав ему в сумку какой-то пакет, подбежала, чтобы успеть расцеловать сестру, племянницу. По ошибке расцеловала и жениха. Смеясь, повторила шутку. Отец же всегда прощался быстро.

— Чем отличается англичанин от еврея. Тем, что англичанин уходит не прощаясь, еврей же долго прощается и никогда уходит! Ну вот, давай, доченька, не забывай старика-отца!

Галочка закивала:

— Что ты, папочка! Как я могу тебя «забывать»?

— Американка, американка, — говорил он, входя в автобус и жестами, в стекло, показывая Галочке, чтобы шли, не ждали, пока тронутся.

Те послушались, помахали на прощанье, Галочка послала воздушный поцелуй:

— Бай, папочка!

— Бай-бай!


Три задних сиденья пустовали. Пусть Дженни смотрит свои «говорящие головы», раз ей интересно! Ах, как повезло, все вместе сели — как замечательно! И снова он читал Довлатова и смеялся на весь автобус, так что на него оглядывались. Потом спохватился, вытащил наушники:

— Что это она мне тут понасовала такое, я ж даже не посмотрел…

Выложив из сумки на колени сверток, цветной, блестящий, бесповоротно круглый, он стал искать в кармане очки. Не нашел, отругал себя:

— Видно, забыл их в ресторане. Ничего, Галочка перешлет… Где-то же, наверное, эта штука открывается…

— Да разорви! Ведь бумага! — буркнула Саша раздраженно.

— Нет, подожди!

Ища незаметный кусочек скотча, которым все было так глухо заклеено, он водил и водил по свертку острожной рукой. Что-то нашел, бережно отлепил и, чтобы ничего не повредить, стал отворачивать — верхний блестящий лист, за ним розовый, голубой, потом еще салатного цвета. «Во дает, во наворотила!» Лицо завороженное, как у ребенка, открывающего новогодний подарок. Наконец открыл — и вынул. Медную джезву.