Без Генты Гришка и шага не решался ступить. Гента была в курсе всех дел. И уже с животом, она вот-вот должна была родить первого их ребенка, носилась смотреть квартиры, особнячки в пригороде, разорившиеся гостиницы. Дела их быстро шли в гору. Гришка и сам не понял, как стал он богат. Казалось, вчера еще уснул он на вонючей вокзальной скамейке под ругань нищих старух и объявления о прибывающих поездах, а проснулся он в комнате, с балкона которой виден весь город и, кажется, даже море вдалеке. Водитель в черном костюме, который в прежние времена показался бы Гришке пределом роскоши, ждет его внизу. Официанты самых дорогих ресторанов торопятся ему услужить, оттого, что Гришка щедр и денег на чаевые не жалеет. Жизнь Гришкина течет спокойно. День за днем. Гришка богатеет. Гента рожает девочек. Девочки год за годом подрастают. Случались у Гришки иногда романы на стороне. Но был Гришка в делах этих неизменно осторожен. Как если бы вся страсть, вся пылкость молодости его угасли в одночасье, уступив место рассудочности, которая одновременно и удивляла, и радовала Гришку. Оглядываясь назад, Гришка думал, что прожил хорошую жизнь.
Гента умерла в шестьдесят семь лет. Гришке тогда было семьдесят два. Последний год Гента не вставала с постели. Из-за водянки она едва могла пошевелиться. Весь этот год Гришка почти не отходил от нее. Читал ей вслух страничку свадебных хроник, приносил горшок, вишневый компот, в нужное время таблетки, или просто сидел рядом. Ему казалось, что с Гентой уходит вся его жизнь. Гришка не очень понимал, что будет делать дальше. Потом. Когда Генты не станет. Дочери их давно были замужем и жили отдельно. Они Гришку любили, конечно. Но были, как бы это сказать, далеки. Не физически. Нет. Жили они в одном городе. Когда Гента болела, они приезжали каждый день. И раньше они виделись каждую субботу. Гента готовила субботний обед. Потом они ели пирожки с ливером. Внуки, обпившись газировки, возились с домиками для Барби. Эти семейные обеды не были обременительными. Нет. Гришке никогда бы не пришло в голову удрать с субботнего этого торжества, сказав, что он потерял вставную челюсть и ему срочно нужно ехать к дантисту. Нет. Гришка радовался детям своим, и внукам тоже радовался. Но было во всем этом что-то ненастоящее. Какая-то подмена, поломка, неизвестно когда произошедшая, а может изначально в жизни его случившаяся. Какая-то внутренняя фальшь, внутренний, стороннему взгляду не заметный, изъян в любви его. В счастье. В успокоенной этой жизни, убаюкивающей его неспешным ритмом своим. Имитация чувств, столь искусно исполненная, что и не разберешь, где правда, а где подлог. Как если бы Гришка вел двойную жизнь. И за немолодым уже удачливым торговцем недвижимостью, которого по утрам встречал вышколенный водитель у подъезда, скрывался побирушка с базарной площади, наглый, озлобленный, голодный, который целую неделю, таясь контролеров, пробирался в столицу, сам толком не понимая, что же он делает. Как если бы вечно голодный этот мальчишка, опьяненный пухлыми губами Генты и говяжьими отбивными, дрых все эти годы на задворках жизни его. Лишь временами пьяный храп его прорывался сквозь раздумья Гришкины о том, где бы провести выходные, что подарить Генте на день рождение и не слишком ли высокую цену приятель его Валентин загнул за ту полуразвалившуюся халупу на окраине города.
