Гриша Майер, коротышка семидесяти трех лет, наживший огромное состояние на торговле недвижимостью, приехал в субботу. Замызганный оранжевый пикап Самуила остановился у пансиона мадам Фриделе. Из пикапа выскочил горбун Самуил и подозрительный тип в пижамных фланелевых штанах и рваном дождевике. Подозрительный тип возился с чем-то в пикапе. Самуил вопил, размахивал руками и носился вокруг. Носился без толку. Обитатели пансиона мадам Фриды, побросав карты, глазели на неожиданное это явление, обещавшее сделаться каким никаким развлечением в их убогой событиями жизни на побережье.
Гриша Майер последние тридцать семь лет жил в огромной квартире в центре столицы. Всем в доме его заправляла жена, суматошная пузатенькая женщина, мать пятерых Гришиных дочерей. Мальчики, несмотря на Гришкины старания, у нее не рождались. В недвижимости она разбиралась не хуже Гришки. Благодаря ей Гришка разбогател. Благодаря ей носил он дорогое пальто, золотые часы и по утрам ездил в личный офис в центре города. Если бы кто сказал провинциальному хулигану Гришке Майеру, когда он, таясь контролеров, пробирался в столицу, что будет у него загородный дом, и квартира, и автомобиль с личным шофером, и новые ботинки на каждый день, Гришка бы решил, что он повредился в уме. Но случилось, что Гришку полюбила девушка из хорошей семьи. Самого ли Гришку, или дурную его репутацию, дрянную его улыбочку, драный пиджак, единственный, в котором он без дела слонялся по городу, высматривая, где что плохо лежит. Питался Гришка порчеными фруктами, которые вечером торговки сваливают за оградой рынка. Водился со всякой шушерой, пьянчугами, мелкими воришками. Приторговывал девушками с вокзальной площади. Ночевал, где придется. Чаще на скамейке в сквере. Именно такой жених нужен был малышке Генте, чтобы окончательно доконать своего отца.
Отец Генты, известный столичный банкир, был человек властный и грубый. К тому же всем недовольный. От нескончаемой брани его звенели стекла в доме напротив. Жена его и дочь жили в постоянном страхе. За что бы они ни взялись, все делали не так, неправильно. Когда Гента повзрослела, отец стал следить за каждым ее шагом. Стоило заподозрить ему неладное, стоило какому-нибудь парню задержаться под их окнами, или, не дай Бог, засмотреться на Генту, когда она шла на рынок или к портнихе, отец набрасывался на Генту с кулаками. Сам же не стеснялся, приводил девок даже в дом. Они вваливались, пьяные потаскухи в задрипанных шубах. Увидев Генту, они задирали юбки и хохотали. И отец хохотал вместе с ними. Тихая молчаливая мать Генты все терпела. А Гента ненавидела их всех. Мать с покорной ее улыбкой, отца, себя.
