Как это ни ужасно, но Фриделе вздохнула с облегчением, когда этот высокомерный дурень, с которым она прожила сорок семь лет, умер от воспаления легких, оставив ей изрядное количество денег и самый дорогой пансион на побережье. Фриделе, как и положено порядочной вдове, выла, потом причитала и принимала соболезнования директора автобазы и каких-то пергидролевых блондинов, потом напялила туфли на каблуках, черное кружевное платье, которое так шло к седым ее волосам, намазала губы ярко красным и взялась управлять пансионом. У нее это ловко получалось. За неделю она разобралась во всех хитростях дела. В счетах за газ, альпийских лужках, горничных, диетических котлетах и хлебцах с отрубями. Пансион процветал. Состоятельные гипертоники, приезжавшие из столицы с худющими женами, Фриду обожали. Всегда сияющую и изыскано одетую. И только десять минут, десять минут на рассвете, когда, никем незамеченная, идет она кормить кур, связывают ее с Фриделе, настоящей Фриделе, громче всех оравшей на рынке про пирожки и песочное печенье, пока любимый ее Янкеле, неуклюжий, неряшливый, раздумывал над очередным, на этот раз, несомненно, удачливым предприятием, которое обогатит их. Вечером, когда Фриделе штопала единственные его штаны, он, захлебываясь, рассказывал, какие красивые платья станет ей покупать. И Фриделе верила каждому его слову.
Покормив кур, Фриделе, никем незамеченная, возвращается в дом. Через тридцать минут она с волосами, собранными в узел, накрашенная, в изящном черном платье и туфлях на каблуках встречает постояльцев в столовой, где нарядные девушки накрывают к завтраку.
Дождь и не думает прекращаться. Постояльцы пансиона мадам Фриделе, пожилые бизнесмены, после парочки инсультов вынужденные уйти от дел, не по собственной воле, по настоянию врачей и ближайших родственниц, весь день режутся в карты на веранде. Иногда они с досадой поглядывают на море, беспокойное под проливным дождем. Все метео бюро уверяют, что погода отличная, что лучшего времени для отдыха не найти. А дождь все льет и льет. Заняться в городе нечем. Тайком от сварливых жен, вечно озабоченных их давлением, диетой, а еще исходящими телефонными звонками, они умудряются, с трудом отдышавшись, съесть свиную отбивную в ресторации у Николая, куда бегут, стоит женам отлучиться к маникюрше. Жирный этот жареный кусок мяса, сверх всякой меры перченный, рюмка коньяка, сигарета Голуаз и вороватый звонок брокеру, сделанный из телефонной будки на углу, становятся апофеозом дня, его смыслом, наполняющим их чувством, что жизнь продолжается. Потом они с нахальным видом сидят на веранде пансиона мадам Фриделе, жуют мятную жвачку, якобы перебивающую запах коньяка, и болтают о футболе. В то время как жены их испытующе заглядывают им в глаза и принюхиваются. И это уже апофеоз их дня, смысл жизней их, проведенных в утомительных заботах об этих ленивых блудливых созданиях, день ото дня толстеющих, забывающих собственные номера телефонов и дни рождения детей своих, внуков и правнуков.
