Тошнит.
Аргус пускает слюни, и я кормлю его козлятиной с лепешками.
Старик молчит.
Если это не один из многочисленных безымянных клочков суши, где даже козы не живут — значит, мы на островке Карн.
Бесформенный камень в углу пещеры дышит теплом. жмусь к нему, будто к старому другу; засыпаю.
Сплю.
…снятся пакости: будто я герой Тезей, иду из родных Трезен в Афины, а мне по дороге каждый встречный — в морду. И Перифет-Дубинщик. И Синид — Сгибатель Сосен. И Прокруст-Мучитель. Даже Минотавр, сбежав сюда из критского лабиринта — в морду.
А я, герой, все иду.
…третий день, как покинул Итаку. Распогодилось; оставляю Карн. Проплыви я в сумерках мимо… даже думать об этом не хочется.
Молюсь своей покровительнице Афине.
…По-прежнему несет на север. Впрочем, грех браниться: умудряюсь вклиниться между Левкадой и Тафом. Тихо. Скалы защищают от ветра.
Ночую на северной оконечности Левкады — чтобы с первыми лучами солнца совершить последний отчаянный рывок.
Вон она, Большая Земля.
Отсюда видно.
АНТИСТРОФА-I
НЕ БЕССЛАВНО ЕМУ, ЗАЩИЩАЯ ОТЧИЗНУ…
«Арго» мягко ткнулся носом в прибрежный песок. И наследник итакийского престола ступил наконец (вернее, скакнул горным козлом!) на Большую Землю, следом за верным Аргусом, воспрявшим духом при виде суши.
Огляделся.
Будто и не уезжал с Итаки. Покладистые с утра волны лениво лижут песок; блестят валуны, заросли ракитника тянутся выше по склону. Листья: охра в крови. Вон пара лодок на берегу сушится…
— Ай, гости! ай, по наши кости!
Сминая ракитник, по склону ссыпался ухмыляющийся дядька в плаще из козьей шкуры: поперек себя шире, ряшка от румянца чуть не треснет. Однако двигался дядька на удивление проворно, напомнив своими повадками Одиссею что-то до боли знакомое…
Опять же, дубина в руке. Знатная штука.
Одиссей тайком прозвал дядьку Дубинщиком, себя же ощутив Тезеем — не из пакостного сна, а настоящим.
— Ай, кто к нам приплыл?!
— Я приплыл, — сообщил рыжий Дубинщику, на всякий случай прихватывая пса за шерсть на загривке. — Радуйся! Где тут у вас дорога на Калидон?
— На Калидон? — Дядька завертел головой, словно надеясь высмотреть Калидон прямо отсюда. — А на кой тебе Калидон?
— Нужен, — Одиссей начал испытывать раздражение. — Иду, значит, в эпигоны. Воевать.
Последнее он добавил, чтобы заранее пресечь дальнейшие вопросы.
— Дык ясен пень! куда ж еще идти такому герою! А лодку, выходит, с собой потащишь?
— Зачем? — удивился Одиссей. — Здесь оставлю. До возвращения. Или тебе продам!
