Особенно когда родитель обладает более ценным имуществом для передачи, нежели затерянная в глуши Итака.
Папа, я же не знал, отчего на самом деле трещит скорлупа моего Номоса! я же не знал, что ты — такая же неотъемлемая часть Вселенной по имени «Одиссей, сын Лаэрта», как и я сам!..
Папа, я люблю тебя.
Постриженный во взрослые, я стоял в буре восторгов, а ты, Лаэрт, улыбаясь счастливо и чуть-чуть смущенно, стоял рядом и немного позади.
Да, в день пострижения я был… нет, я стал твоим щитом.
Тем, кто принимает первый удар.
Принимает, не понимая — зато мама поняла все сразу и бесповоротно; Антиклея плакала, не стыдясь слез. «От счастья! — шептались рабыни, и эхо металось между людьми. — От счастья! Такого сына…» Мама, не плачь. Не надо. Ни в прошлом, ни сейчас.
Мама, я вернусь.
Ты же знаешь, я никогда не обманывал тебя; я почти совсем не умею лгать, мама, не дотянувшись в искусстве честности до Далеко Разящего лишь на пол-локтя; вместо лжи я просто говорю не всю правду, но сейчас я говорю ее всю.
Я вернусь.
— …Лазурноруки,
Пеннокудрявы,
Драконьи шлемы,
Тритоньи гребни…
И от кораблей, словно в ответ мне, донеслось под бряцанье старенькой кифары:
— Муза, воспой Одиссея, бессмертным подобного мужа!
Голени, бедра и руки его преисполнены силы,
Шея его жиловата, он мышцами крепок; годами
Вовсе не стар. Ни в каком не безопытен мужеском бое…
Одобрительный гомон заглушил песнь. Они там собирались убивать по тысяче врагов в день, и героям для полного счастья требовался истинный вождь, гроза троянцев — аэд прекрасно понимал чаяния пьяных героев.
Спуститься, что ли, вниз?
Выпить с парнями вина, а потом засунуть руку по локоть в луженую глотку аэда и вырвать его раздвоенный язык? с корнем?! бросить собакам?!
Вместо этого я зажмурился.
Крепко-крепко.
…Постриженный во взрослые, я стоял в буре восторгов, а ты, Лаэрт, улыбался счастливо и чуть-чуть смущенно.
Позже ты спросил у меня: «Что это за намек про лживые маяки?»
Я отговорился пустяками. Даже тринадцатилетнему подростку стало ясно: ты ничего не знал о былой «Стреле Эглета», утонувшей в пучине прошлого, и о предпримчивом молодом человеке. Ты был младше Навплия, Если договориться с мойрами-Пряхами и отмотать четверть века, — а я уже научился возвращаться туда, где не был! — ты обернешься едва ли не сверстником сына, на грани пострижения.
Откуда тебе было знать?
На миг я ощутил себя мудрым и многоопытным, хотя несколько лет мне было стыдно за этот миг. Пак знал о лживых маяках во сто крат больше любого знатока: таким способом берегового пиратства промышляли многие, собирая на камнях растерзанную добычу. «Стрела Эглета» не являлась исключением, но тайная, коварная злость крылась в другом: предприимчивый молодой человек никогда не работал дважды на одном и том же месте, мгновенно исчезая после грабежа.
