— Моей любви хватит на всех! На всех!
— Ну, тогда иди сюда, милый. Пусть сегодня ночью твоей любви хватит для меня одной…
Наутро Одиссей проснулся в чужих покоях. Не там, где заснул. В углу, на подстилке, рябой Эвмей; рядом со свинопасом — лохматым недоразумением — разметался Аргус.
Как вся троица сюда попала, вспомнить не удалось.
Рыжий лежал, смотрел в потолок, и в груди его тлело сложное, незнакомое чувство.
Вы когда-нибудь испытывали смесь гордости со стыдом?..
ЭТОЛИЯ
Куретия Плевронская. Заречье
…здесь, в Этолии, есть калидонцы, а есть куреты. Калидонцы, это которые вредные. Глотка воды за так не выпросишь. А куреты славные. Они пастухи, оттого и славные. Сбегают рядышком — в Локриду Озольскую, в Локриду Опунтскую, в Акарнанию или даже подальше, в Долопию — стада оттуда пригонят и пасут себе помаленьку, пока не съедят. Потом опять сбегают. Одиссей знает: пастухи — люди. Настоящие.
Правда, у скряг-калидонцев и пастухи какие-то…
Пришибленные.
А лучники у куретов дрянные. То ли луки свои мало любят, то ли стрелы. Мишени уж наверняка не любят — лупят. Все больше мимо. Одиссей куретов обстрелял, глядь: быка выиграл. Хорошего, гладкого. С рогами. Потом на бревне над ручьем, с козлом на горбу, еще семь барашков заработал. Троих — сам; четырех — Эвмей расстарался. Куреты сперва гнушались с хромцом-свинопасом состязаться, а после едва не на коленках упрашивали: еще! еще! Ну, Эвмей и дал им еще. В придачу наврал, будто он — царский сын, во младенчестве украденный пиратами. Только путался, откуда украденный: сперва приплел великий Баб-Или, дальше какой-то заморский Тар-шиш, о котором никто отродясь не слыхивал. Прямо на бревне хвастался, рябой балагур: курета в ручей — бряк, и врет напропалую.
Прозвали куреты гостей Хейрогастерами — Многорукими.
Бык, барашки — пир на весь мир. Мы не жадины. Дикого молока вдосталь напились, быка съели, полстада баранов тоже съели: сперва Одиссеевых, дальше подряд резали. Развеселились. «Кур-р-р-р! — кричат хозяева. — Кур-р-р-р!» Хвалят, значит. Вожди куретские в Одиссея пальцами тычут. Не мальчик, — говорят. Мужчина. Проксен-побратим. Если, мол, дома, на Итаке, беда стрясется — посылай, брат-мужчина, гонца в Куретию. Утром коней седлаем, днем скачем (ай, скачем! по земле! по морю! по небу!!!), к вечеру спасать-выручать явимся.
Приятно.
Им, вождям, их куретские мамы не объясняли, наверное что в людей пальцами тыкать неприлично.
Ну и ладно. Пускай.
