— Улита! А где ребята? Что-то не видно никого…
Улита, перестав кроить, укоризненно взглянула на Николку:
— Все ушли в стадо работать, ты один остался…
— Как ушли? — искренне изумился Николка, чувствуя, что краснеет.
— Все ушли работать, — повторила женщина, вновь склонившись над рукодельем. — Давно уже ушли. Маленьких телят клеймить будут.
— Что ж вы меня не разбудили?
— Зачем будить? Спи, спи. Ты, наверно, шибко устал… Мой старик тоже шибко устал… Все устали…
Ни о чем больше не спрашивая, стыдясь и негодуя, Николка выскочил из чума, схватил маут и побежал в тундру, где виднелось стадо. Оно непрерывно меняло свою форму: то вытягивалось бумерангом, то расплывалось кляксой, то раскалывалось на две половины, то рассыпалось горохом. Это пастухи работали в стаде — клеймили телят.
Появлению Николки никто не удивился, точно он не отсутствовал вовсе: так же ласково, по-отечески улыбался ему Аханя, так же заботливо смотрел на него Костя. Никто не сказал ему ни слова в упрек. Но он чувствовал этот упрек в глазах товарищей. Может быть, это просто казалось впечатлительному Николке, но именно с этого дня он стал относиться к себе строже, соразмеряя свои поступки с поступками старших своих товарищей.
Собачья тундра была куда богаче Варганчика: день и ночь кружились над бесчисленными озерами стаи гуменников и уток, множество разновидных куликов.
Невдалеке от чума, на одинокой корявой лиственнице виднелось большое орлиное гнездо. Каждый год в начале апреля прилетали к этому гнезду орланы-белохвосты и жили в нем до первых осенних заморозков. Время пощадило гнездо: ни зверь его не тронул, ни человек. Не смогли его разметать ни летние шквальные ветры, ни зимние вьюги, и стояло оно незыблемо посреди земли — на виду у всех, как жизненная веха, как символ гармонии…
— Эти гнезда всегда тут стояли! — сказал однажды Аханя Николке — голос его звучал восторженно. — Моя суксем маленький были, эти гнездо соровно помнили! Эти орел шибко умный птица — иво кругом летали, смотрели — все-е по-ни-мали!
С утра до вечера отлавливали пастухи телят и клеймили их. Попутно они кастрировали тех немногих корбов, которых не успели кастрировать зимой. У оленей-кастратов обрезали заодно концы мягких, покрытых темной бархатистой кожицей, рогов. Срезанные концы рогов складывали в кучу на земле, затем уносили на табор, обсмаливали их на костре, счищали паленую шерсть, вырезали из рогов полоски хрящей и, макая в нерпичий жир, с удовольствием ели. Называлось это лакомство — немыт.
