— А как же телята? — с тревогой спросил Николка.
— Не пропадут! — устало отмахнулся Костя. — Важенки их сами переведут и в стадо приведут, здесь они не останутся, не бойся.
Наконец перед закатом солнца с гребня отрога пастухам открылась большая бурая долина, изрезанная речушками, покрытая буграми, на которых виднелись зеленые метлы стланика. Всюду, куда доставал взор, в долине сверкало бесчисленное множество небольших озер, будто осколки вдребезги разбитого зеркала. С трех сторон равнину обрамляли высокие, покрытые стлаником горы с белыми шапками еще не стаявшего снега. С четвертой стороны огибал долину лиман.
— Вот и Собачья тундра! — радостно воскликнул Костя, оглядывая долину.
— Почему ее Собачьей назвали?
— Кто его знает, может, каюр какой-нибудь собаку здесь потерял.
Не мог на этот вопрос ответить и Шумков. По его виду Николка догадался, что Шумков очень устал и что сейчас лучше всего идти молча.
Проголодавшиеся олени стремглав бежали в долину. На табор притащились на закате солнца, около полуночи. На берегу озера в обрамлении невысоких стланиковых кустов стояли как нарисованные два настоящих чума, голубые струйки дыма медленно текли в бирюзовое небо.
Николка остановился, огляделся кругом — красотища! — и улыбнулся, довольный тем, что выдержал сегодня еще одно трудное испытание, уж теперь-то он непременно одолеет сотню шагов, отделяющих его от чума.
И он осилил это расстояние, и, больше того, у него хватило еще сил деловито, с достоинством отвечать Ахане на вопросы. Потом он неторопливо пил чай, делая вид, что совершенно не устал, а тело его между тем болело и ныло от усталости так, словно били его палками и мяли, как тесто, огромными жесткими ручищами.
Забравшись в кукуль, он не почувствовал, как положил голову на подушку, как закрыл глаза и провалился в сон. Безмятежен и крепок был его сон — так, наверное, спят дети — впереди ни забот, ни тревог, а только радости.
Когда он проснулся, солнце уже стояло высоко. Николка это понял сразу: золотистые лучи, проникая сквозь многочисленные дырочки в крыше чума, падали на стланиковую подстилку и на шкуры почти отвесно. Посреди чума на земле весело потрескивал небольшой костер, над ним пофыркивал большой медный чайник, подвешенный на проволоку. В чуме была только Улита, она что-то сосредоточенно кроила.
Николка с трудом приподнялся на локоть — тело болело еще сильней, чем вчера. Он посмотрел на часы. «Ого! Десять часов уже! Куда же ребята подевались? Наверно, на улицу вышли, может, умываются на озере…» Не торопясь, он выбрался из кукуля, так же не торопясь свернул его и бросил к стенке.
