— Значит, так. Откуда украли?
— Из вольера.
— Каким способом?
— Замок вскрыли.
— Взлом?
— Нет, ключи подобрали.
— Когда?
— Вчера.
— Почему в милицию не заявили?
Директор, кашлянув в кулак, хитровато улыбнулся. Стоило ли рассказывать милиционеру, хоть и бывшему, о тех нарушениях, что творились в хозяйстве. А у кого их нет?
— Ты же понимаешь: там найдут, не найдут — кто знает. А проверят все до нитки. Не резон, в общем.
— Понятно, — хмыкнул Петрович. — От меня-то, что надо?
— Ну, как же — найти вора. Тут дело даже не в зверьках. Нам виновник нужен, чтоб, само собой, уволить. Иначе от этой заразы не избавиться. И так уж расползлась по хозяйству.
— Значит, вы уже решили, что это сделал местный.
— Скорей всего, — неуверенно сказал главбух.
— Так вам и кнут в руки. Посидите, покумекайте: кто мог, кто где был.
Директор, вздохнув, махнул рукой.
— Кумекали уже — целый список составили. Любой мог. Хозяйство-то немалое, считай, полдеревни. Народу уйма.
— Методом исключения — подсказал Петрович.
— Исключили уже, — затряс портфелем бухгалтер, доставая исписанные листы. — Эвона тут сколько.
На двух измятых страницах уместилось порядка 30–40 фамилий. Нацарапаны они были от руки, причем не самым разборчивым почерком. Глядя на документ, складывалось ощущение, что податели сего работали не в зверохозяйстве, а на птицеводческой фабрике, и автором жутких каракулей являлась одна из подопечных куриц.
Старик взял в руки списки, быстро пробежал их глазами, лукаво прищурился.
— Тут даже на первый взгляд можно добрую половину вычеркнуть.
— Так вычеркни, — встрепенулся Митрофанов. — Затем к тебе и пришли. А мы уж в долгу не останемся. Как говорится — за нами не заржавеет. Помоги.
Петрович покачал головой, возвращая листки.
— Помощник из меня липовый. Разве что телевизор за вас посмотреть, иль газету какую почитать.
— В этом мы и сами мастаки, — вздохнул директор, — а вот видеть насквозь не умеем.
— А кто умеет? — поднял седую бровь Петрович.
— Ты, конечно, кто ж еще.
— С чего ты это взял? Я ж не электросекс какой.
— Может, и не экстрасенс, но старики говорят, глаз у тебя, как рентген: ни один жулик устоять не мог.
— Да это ж когда было, сколько лет уж минуло. Все забылось давно, мохом поросло.
— Не прибедняйся, не такой уж ты и древний. В 70 некоторые еще детей строгают.
Петрович негромко усмехнулся.
— Возраст — затейная штука. Иной человек до 100 лет небо коптит и никаких хворей не знает. А другой уже в 50 киснет, как старый сандаль. Каблук стоптан, подошва протерта, кожа ссохлась и потрескалась. В нынешний век, коли до пенсии дотянул — считай, уж долгожитель. А мне намедни 74 стукнуло. Так что насчет детишек — это вы того, завернули. Я нынче разве что Буратину выстрогать могу и то кособокого. Здоровья на раз чихнуть осталось. Силы уж не те. Зрение совсем никудышно: вилкой в пельмень попасть не могу. Так-то вот, робяты. Кончился мой запал.
