Я, не покидая седла, огляделся по сторонам:
– Где?
– Да вот этот дракон, – он ткнул пальцем в сторону Пса. – Только где крылья?
– Линяет, – объяснил я.
Бобик посмотрел на него с предостережением и молча приподнял верхнюю губу. Клыки блеснули длинные и острые, как у саблезубого тигра.
– Это моя левретка, – сообщил я безмятежно. – Хорошая такая тихая собачка. Умеет тапочки носить…
Он рассматривал Пса с угрюмым любопытством бывалого воина, повидавшего столько всякого, что давно не страшится за жизнь.
– Кого-то мне напоминает эта левретка, не к ночи будь сказано. Но если вы с нею справляетесь, можете взять с собой. Герцог не против собак, совсем не против. У него самого их десяток. Если, конечно, ваша болонка не скушает их.
– Не скушает, – заверил я. – Она мухи не обидит.
Я соскочил с коня легко и красиво, уже освоил этот длинный прыжок. На входе в вестибюль показался тучный человек в добротном костюме на здоровенном расплывающемся теле, обвисшее лицо тронула приветливая улыбка, толстый нос сморщился, желтые круги под глазами стали еще отчетливее.
Великан сказал за моей спиной:
– Лошадку оставьте, о ней побеспокоятся.
– Спасибо, – поблагодарил я.
– Она кушает… и овес тоже?
Я оглянулся, помедлил:
– Да. Но, честно говоря, раз уж вы такой понятливый, только вам скажу про одну ее причуду… Очень уж она любит есть то, что не едят другие лошади.
Он спросил с некоторым беспокойством:
– Мясо? Это можно. Надеюсь только, не человеческое?
– Что вы, – вскрикнул я в преувеличенном ужасе. – Моя лошадка – вегетарианка, как и положено коням. Но очень уж любит грызть камешки. А если в стойле окажутся железные скобы или толстые гвозди, то повытаскивает и сожрет. Она их обожает! Ей самой стыдно, но удержаться от лакомства не может…
Он внимательно посмотрел на коня, снова взглядом измерил рост, задержал взгляд на середине лба, где красуется белая звездочка, как будто чуял, откуда появилась эта отметина.
– Хорошо, – сказал он. – Мы позаботимся. Дюренгарды всегда отличались гостеприимством, и никто не уходил обиженным.
Человеку на пороге я кивнул приветливо, но не слишком, мы не ровня, прошел за ним в просторный вестибюль. На стенах картины, возле лестницы, ведущей наверх, чучело огромного огра. В безжизненных глазах вдруг блеснул огонек, я отчетливо видел, как глазные яблоки чуть сдвинулись, удерживая меня тем же мертвым, ничего не выражающим взором.
Наверху уже стоял, широко растопырив ноги, тучный коренастый человек в парадном мундире, с голубой лентой через плечо. Я поднимался неспешно, исполненный достоинства, сейчас я граф, помню, и держусь по-графьи, по толстяку скользнул безразличным взглядом, и он первым согнулся в почтительном поклоне.
