– Это когда же?
– А когда вступились за ту ведьму.
– Она ведьма?
– Ведьма, раз отказалась продать свою землю господину Бриклайту.
Я сказал медленно, всматриваясь в его лицо:
– А не ты ли был среди тех, кто старался ее… уговорить в тот день?
Он смешался, торопливо отвел глаза, голос сразу стал извиняющимся:
– Мы в стороне, но мы ведь тоже граждане Тараскона…
Я допил чай, поднялся:
– Спасибо, все было очень вкусно. Рад, что вы не поверили в эту клевету и не пытаетесь заработать деньги, на которых будет кровь. Где, говорите, я могу поспать до утра, пока кончится этот проклятый дождь?
Денифель кивнул женщине, что все это время молчала, только зыркала от плиты в нашу сторону настороженно и невесело.
– Марица, постели его милости в соседней комнате. Да не забудь принести чистые простыни!
Она кивнула, я направился к двери вслед за нею, спиной чувствовал каждое движение оставшихся за столами, даже видел, кто в какой позе сидит. На удивление никто не шевельнулся, не бросился с ножом, стараясь поразить между лопаток.
Я обернулся на пороге, они смотрят в спину напряженно и уже как будто приняли решение.
– Вообще-то, – сказал я небрежно, – пусть не очень рассчитывают получить эти десять золотых. Жизнь все-таки дороже.
Я закрыл за собой, женщина торопливо перестилала постель, на меня не смотрела, я терпеливо ждал, наконец она распрямилась и сказала тихо:
– Лучше бы вы уехали.
– А мне дадут?
Она вздохнула:
– Не знаю. Зачем вы ссорились с Бриклайтом?
– Защищал такую же женщину, – ответил я.
Она снова вздохнула:
– Знаю. Уже весь город знает. Но Бриклайт… хороший человек. Он так много сделал для города!
– А для отдельных людей?
– Все стали богаче, – ответила она.
– А вы не слыхали, – спросил я, – что не в деньгах счастье?
Она слабо улыбнулась, мол, хорошо так говорить тем, у кого сундуки с золотом, поправила волосы, став на мгновение похожей на Амелию, та точно так же поправляет прическу, вышла, плотно закрыв дверь.
Я быстро осмотрел комнату, крепкие каменные стены, два окошка почти в мой рост, но такие узкие, что едва пролезет рука, не окна, а бойницы, в самом помещении только кровать, небольшой столик и одно старое кресло.
Кровать послушно заскрипела, я снял сапог, бросил на середину комнаты, на цыпочках подбежал, поднял и после паузы подбросил его в воздух, чтобы ударился о пол, как будто его швырнула с кровати небрежная мужская рука. Наверняка слушают за дверью внимательно, звуки доносятся к ним именно те, которых ожидают.
