Однако, глядя на него, я также чувствовал и то, что давно уже этот человек не садился в седло каийлы, не держал в руке кайву и копье, не охотился и не шел впереди своего войска в атаку. Некогда суровые черты его лица сгладились, щеки одрябли, уголки губ почернели от частого употребления листьев канды, а глядящие на нас глаза потеряли прежний блеск. Не будет больше для него бешеных в своем азарте гонок на каийле по бескрайней, тронутой морозцем степи, не будет смертельных поединков с превосходящим по силе и ловкости противником, не будет бессонных ночей в седле под открытым, усеянным звездами небом.
Мы с Камчаком терпеливо ждали, пока лист канды не будет сжеван до конца.
Покончив с сухим листом, Катайтачак протянул руку, и человек – не из племени тачаков, а одетый в зеленую тунику касты медиков – немедленно подал ему кубок из выдолбленного рога боска. С явным отвращением на лице Катайтачак осушил кубок и раздраженно отшвырнул его в сторону.
После этого он несколько приободрился и уже с большим вниманием взглянул на Камчака.
Лицо его растянулось в некоем подобии улыбки; Камчак улыбнулся в ответ.
– Как твой боск? – спросил убар.
– В порядке, как и следует ожидать, – ответил Камчак.
– Кайвы твои остры?
– Стараюсь держать их острыми.
Катайтачак удовлетворенно кивнул головой.
– Очень важно следить, чтобы оси повозок были хорошо смазаны, – заметил он.
– Да, – согласился Камчак, – я тоже так считаю.
Катайтачак внезапно резко подался вперед, и они с Камчаком, рассмеявшись, одновременно звучно сомкнули ладони правых рук.
После этого Катайтачак сел поудобнее и дважды хлопнул в ладони.
– Приведите сюда рабыню! – приказал он.
Я обернулся на звук у меня за спиной и увидел одного из охранников, восходящего на помост и толкающего перед собой завернутую в шкуры огненного ларла девушку.
Я расслышал мелодичный перезвон цепей.
Охранник подвел к нам Элизабет Кардуэл и сдернул с нее покрывало из шкур ларла.
Элизабет Кардуэл выглядела тщательно вымытой и ухоженной, волосы ее были высоко взбиты. Она казалась просто очаровательной.
Толстый кожаный ошейник, я заметил, был все еще на ней.
Элизабет Кардуэл, сама того не зная, опустилась перед нами на колени в положении, предписываемом для рабынь для наслаждений.
Она бросила вокруг себя ошеломленный взгляд и обреченно уронила голову.
Помимо ошейника на ней, как на каждой из находящихся на помосте женщин, был надет только сирик. Камчак подал мне знак.
– Говори, – приказал я девушке.
