Я полностью выдохся. Тело мое ломило от тяжести ярма и ударов кнутом, поэтому
я лег на каменный пол и уснул. Сколько времени я спал – не знаю, но когда проснулся то все тело стонало от боли и каждое движение причиняло невероятные страдания.
Несмотря на ярмо, я умудрился сесть, скрестив ноги. Перед собой я увидел блюдо
с ломтем грубого хлеба. Из-за своих оков я не мог взять хлеб руками, чтобы сунуть его в рот. Для того, чтобы поесть, мне придется лечь на живот и откусывать прямо ртом. Я знал, что мне придется сделать это, когда голод станет невыносимым, и это бесило меня. Значит, это ярмо не просто оковы, а еще и средство уничтожения человека,превращающегося в зверя.
– Давай, я помогу тебе, – сказал женский голос.
Я повернулся, забыв о ярме, и оно всей своей тяжестью придавило меня к стене. Две маленькие руки схватили тяжелые брусья и старались повернуть их так, чтобы я мог снова сесть прямо.
Я посмотрел на девушку. Она показалась мне очень привлекательной. В ней была
та теплота, которую я не ожидал найти в Тарне. Ее темные глаза были полны участия. Волосы – коричневые с красноватым оттенком – были стянуты сзади грубым шнурком.
Я посмотрел на нее и она лукаво опустила глаза. На ней был только длинный узкий прямоугольник из грубого коричневого материала примерно 10 дюймов шириной. Он был накинут на нее как пончо, закрывая грудь и спину и оставляя открытым все ниже колен. На поясе пончо был перехвачен цепью.
– Да, – стыдливо сказала она, – на мне камиск.
– Ты очень красива, – сказал я.
Она посмотрела на меня удивленно, но с благодарностью.
Мы смотрели друг на друга в полутьме камеры. Сюда не доносилось ни звука. Отблески света ламп плясали по стенам и по лицу девушки.
Она протянула руку и коснулась серебряного ярма.
– Они жестоки, – сказала она.
И затем, не говоря ни слова, она взяла хлеб с блюда и подала его мне. Я с трудом откусил кусок и долго жевал, стараясь проглотить.
Я заметил на ее шее ошейник из серого металла. Очевидно, она была рабыней.
Девушка подошла к бочку, провела рукой по поверхности воды, сгоняя зеленую слизь и затем зачерпнула пригоршню и поднесла к моим пересохшим губам.
– Спасибо, – сказал я.
Она улыбнулась и сказала:
– Никто не благодарит рабыню.
– Я думал, что в Тарне все женщины свободны, – сказал я, кивком показывая на ее ошейник.
– Меня не будут держать в Тарне, – ответила она, – меня отошлют на Большие Фермы, где я буду носить воду рабам, работающим на полях.
