— Вяжите ее, вяжите вожжами эту шалую суку! В клеть ее!
Но вожжей под рукой не оказалось. Лукстов Гач и Марч подхватили Лаукиху под руки, Дардзанов Юкум подталкивал ее сзади, этаким манером поволокли и втолкнули ее в клеть. Стало слышно, как она там колотит в толстую дверь и голосит.
Только переведя дух, Юрис смог продолжать прерванное дело. Мечей кузнец наготовил предостаточно, хватило и на лиственцев, и на болотненских. Ружья пришлют из Риги, сегодня вечером или завтра утром подвода будет здесь. Только вот надобно еще научиться владеть этим оружием, иначе от него мало проку. Один из спутников королевского посланца останется здесь обучать их, и его надо слушаться, как самого посланца. Второй займется с лиственскими, пока сам Юрис распорядится болотненскими. Еще раз он пригрозил бабам и всем остающимся дома, наказал не хныкать, не путаться под ногами и не болтать глупостей, а не то с каждым может случиться то же, что с Лаукихой, которую выпустят лишь поздним вечером.
Так и началось в Сосновом обучение воинскому искусству. Поначалу мужики думали, что замахиваться мечом, рубить да колоть — пустяковое дело, но бородач багровел и кричал, как будто его режут, когда они взмахивали оружием над головой и, точно солому, подкашивали ольховый прут. Он выхватывал меч и показывал, как следует это делать по-настоящему: выставив одну ногу вперед, двигая рукой только в кисти, описывал мечом круги и полукружия, а потом вдруг молниеносно разрубал воздух, так что только свистело. Да, сосновские воины понимали, что их опыт ничтожен, и в одних рубахах усердствовали до седьмого пота. Одна беда, что нельзя было понять ни слова из того, что кричал швед. Мало помогали и затрещины, которые он, разъярившись, отпускал то одному, то другому, хотя в общем человек он был довольно добродушный. Оказалось, что сосновцы не умеют ни строиться, ни разом вскидывать ноги, ни ходить попарно и по четыре. Дворовые издали поглядывали, как муштруют ратников, качали головой и вздыхали. М-да, военная служба — дело не шуточное.
Когда прибыла из Риги подвода с мушкетами, пулями, порохом и картечью, лес с утра до позднего вечера оглашался грохотом, и временами все имение затягивало голубым вонючим пороховым дымом. Надо было научиться стрелять стоя, сидя и лежа из-за какой-нибудь кочки или из сырой, поросшей мхом ямины, И все же искусством стрельбы ратники овладели куда легче и быстрее, чем уменьем размахивать мечом. Только у Эки не очень ладилось. Пистолетом он в свое время орудовал неплохо, но с длинным и тяжелым мушкетом все никак не мог управиться. Главная беда была в том, что в ожидании выстрела он каждый раз непроизвольно зажмуривал глаза, и пуля то попадала в землю, в каких-нибудь десяти шагах, то сшибала верхушку елки, куда никоим образом не должна была попасть. А однажды и вовсе несуразное дело получилось. Стреляли картечью в доску высотой в человеческий рост, поставленную меж двух сосен. Неподалеку, на срубленном стволе ольхи, швед повесил свой мундир и шапку. При стрельбе картечью грохот раздавался вдвое оглушительнее, нежели когда стреляют обычной пулей. Эка сразу же зажмурил глаза, как только притронулся к курку, вот и вышло, что горсть свинцовых бобов угодила не в доску, а прямо в шапку бородача — только пыль взвилась. Швед просто взбесился, схватил загубленный головной убор и отхлестал им недотепу так, что тот чуть не разревелся. В результате на следующий раз у Эки тряслись руки и ружейный ствол начинал плясать, стоило только вскинуть мушкет. Вечерами Эка долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок и вздыхал, даже свой завидный аппетит потерял, на глазах худел с каждым днем и еле волочил ноги. Остальные ратники только головами качали: не будет от этого пентюха толку на войне.
