Три рассказа из архива на Лубянке | страница 3
…В связи с опубликованием списков расстрелянных белогвардейцев и сообщений НКВД о высылке из Ленинграда социально вредных элементов и бывших сановников я говорил, что эти мероприятия не вызываются необходимостью и слишком жестоки.
В первые годы проведения коллективизации я отрицательно воспринимал это мероприятие партии и правительства, считал, что оно может привести к распаду страны, в частности, отколу Сибири и Украины…»
А вот несколько фраз из обвинительного заключения. Можно только удивляться, как точно и мудро молодой писатель судил о действительном положении в стране тогда, в начале тридцатых!
«Белецкий утверждал, что крестьянство разорено и озлоблено против Советской власти, а рабочие запуганы репрессиями. Часто Белецкий говорил о ненормальном положении в литературе: «Цензурными условиями и директивами партии подавлено свободное творчество писателя. Писать можно только в стиле казенного оптимизма. Мы живем в эпоху реакции, в царское время не было таких репрессий». В связи с убийством Кирова Белецкий говорил, что это приведет к тому, что расстреляют сотни неповинных людей. Белецкий распространял версию, что убийство Кирова не случайное явление, члены партии, совершившие революцию, в борьбе за власть стали уничтожать друг друга…»
После освобождения моему отцу разрешили жить в старинном русском городе Вологде. Здесь он обрел истинных друзей, любимую работу, второй раз женился на любящей его женщине, художнице, тоже из семьи высланных. Он много написал. В последние годы жизни вновь начал широко печататься. Он получил читательское признание, его высоко оценили вологодские писатели и критики. Я всегда буду благодарна тонкому, умному литературоведу, критику и другу отца Василию Оботурову, который осмеливался публиковать его произведения и писать о нем, когда имя ссыльного писателя и сына расстрелянного царского сенатора было во всех запретных списках, что порой приводило к крупным неприятностям.
Бог дал моему отцу долгую жизнь. Он умер, отметив свое восьмидесятилетие. Но так и не дожил до своей реабилитации.
Многое из его литературного наследия еще не опубликовано. Только из архива на Лубянке мне вернули недавно объемистую папку рукописей, изъятых при аресте и пролежавших там более полувека. Белецкий-Железняк известен как исторический писатель, но в этих своих ранних работах он раскрывается совсем с иной стороны…
Публикация и послесловие Ванды Белецкой.
Брат
Николай Иванович был вечером на «Евгении Онегине». Он был в Большом театре, где золото разводов, лож и ярусов рельефно выделялось своей блестящей чешуей. Публика сидела в напряженном ожидании арии модного тенора. Рядом с Николаем Ивановичем молоденькая блондинка с длинной шеей, которую обрамляли торгсиновские бусы, прошептала своему кавалеру: