Ага! Помнишь — мусор? А ведь мы были друзьями!
Разве я не отдал несколько лучших лет партии? Разве я был плохим секретарем второго комсомольского райкома? Разве я не организовал показательный молодежный клуб в городе? Разве я не просиживал ночами над учебниками и не сдал зачетов заочного университета? Разве я… Ах, как болит голова…
Я знаю свою вину… Моя вина в том, что я боюсь… Теперь я могу признаться: боюсь нового строительства… Меня пугает всепоглощающая машина… индустрия… меня пугает громоздкость агрегатов… они всюду, они везде… и на полях, и в лесах, даже непроходимые чащи завоеваны машиной… Я не могу… не могу…
Гражданин Шопенгауэр! Что есть материя — фикция или предопределение?
Вы — величайший из величайших — не могли сопротивляться сухой логике цифр Маркса, ваша гениальная интуиция склонилась заржавелым рыцарским забралом перед усовершенствованным станком мыслительного аппарата автора «Капитала».
И вы ушли в мое гниющее болото, где разум стоит над бездоннейшей пропастью пропахшего кислого пива безумия.
Гражданин Шопенгауэр! Если бы вы жили в мое время, вас лишили бы права голосовать в Моссовет и иметь заборную книжку — ибо заборная книжка — это патент на мировую революцию!
Да, ты сказал «мусор», и я, воспламененный, загорелся, вечером я подписал оппозиционный листок, и через три недели был вызван в партком, и у меня отобрали маленький билет под номером 348 422.
Я был интеллигентом, и в моем мозгу копошились университетские лекции и стихи Блока.
Мне было жаль отдавать билет — но было еще более жаль думать, что борьба окончилась.
Еще помню последний разговор с тобой перед моим отъездом в Москву.
Я пришел к тебе в кабинет коммунхоза, где ты сам любовно развесил на стене разноцветные кривые диаграммы будничного провинциального строительства.
Ты тогда сказал скупые слова: «Если не поймешь нужности сегодняшнего, ты никогда не будешь в завтрашнем!»
Ты был сух и прост, как сухи и просты строительные леса на улице Карла Либкнехта.
Ты был горд созданием новых городских боен, и тебя интересовала магистраль канализации.
Я снял свою подпись с листка — и уехал в Москву.
Я поступил на третий курс университета и поразился тому, что университет уже не дает того ощущения, что давал, когда я был заочником.
Я сказал себе: «Ты устарел!» — и стал манкировать лекциями. Главное: я жил на Арбате в одном из самых тишайших переулков Москвы — в спокойнейшем особняке бывших графов Бобройских.
Зачем там поселился?
