Он снял с руки часы и положил их перед собою.
Эти десять минут тянулись, казалось, очень долго. Завыла сирена противовоздушной обороны, прошли с ноющим звуком вражеские самолеты, неподалеку разорвалась бомба…
Марк Апкарович снова взял часы в руки:
— Срок истек. Здесь остаются у многих из вас семьи. Для того чтобы они не пострадали, ни один человек: ни мать, ни жена — никто не должен знать, что вы ушли партизанить. Для всех отныне вы — солдаты. А теперь я познакомлю вас с командиром вашего отряда. Забудьте, что знали когда-нибудь его имя, отчество и фамилию. Его зовут Батя. Это имя устрашает врагов с первых дней войны и в Белоруссии, и на Смоленщине, и на Украине. Там его родил народ, создавая мощные партизанские отряды. Там это имя покрыто славой. Возьмите же его, товарищи отряда Бати, как боевое знамя народа-мстителя.
Нужно ли говорить о смущении, охватившем меня?.. Оправдать имя, ставшее уже легендарным… честь, доверие партии… ответственность.
Марк Апкарович кивнул мне:
— Будете говорить со своим отрядом, товарищ Батя!
Усилием воли я подавил смущение и стал говорить о тех трудностях, какие не перечислил товарищ Попов: о тяжелом, изнурительном повседневном труде партизана. Будет и романтика боев и диверсий, но гораздо больше будет кровавых мозолей на руках. Камни придется таскать на своих плечах. Рубить деревья. Долбить почву, твердую, как железо, и пить воду из гнилых болот и грязных луж. Кто слаб физически, пусть мужественно встанет и уйдет.
Я нарочито сгущал краски. Но не зря с такою тщательностью подбирали мы этих людей — среди них пугливых не оказалось. И, должен забежать вперед, никто из них в отряде не отказался ни разу ни от какой работы, и никогда я не слышал от них жалоб.
— Комиссаром вашим будет товарищ Голубев, — сказал Попов, указывая на Беседнова.
Сегодня, когда я пишу эти строки, многое, что волновало нас в те дни до глубины души, стало уже привычным. Но и сегодня я не могу без волнения повторить слова присяги партизана, которые впервые произнес в ту ночь:
«Я, гражданин Великого Советского Союза, верный сын героического советского народа, клянусь…»
Голос сына моего Евгения звучит и поныне в моем сердце:
«…Я клянусь, что скорее умру в жестоком бою с врагом, чем отдам себя, свою семью и весь советский народ в рабство коварного фашизма».
Каждый из товарищей вкладывал в слова присяги всю свою душу, и потому слова эти у каждого звучали по-новому. Железная воля и глубокое презрение к изменникам Родины слышались в голосе Ветлугина:
