Фронт по-прежнему был угрожающе близок к Москве. На находящихся в окрестностях города аэродромах сиротливо стояли десятки самолетов. Послать их в бой было нельзя — они требовались для других целей.
После дневной бомбардировки Калуги прошло уже немало томительно скучных дней, и вот однажды утром посыльный разыскал меня и передал приказ явиться в штаб. «Интересно, что случилось», — думал я, торопясь туда.
— Вас просили позвонить начальнику штаба дивизии товарищу Шевелеву, — сообщил дежурный, когда я строго по уставу доложил о своем прибытии.
— Пилот Пусэп по вашему приказанию у телефона! — крикнул я в трубку, набрав нужный номер.
— Здравствуй! Почему так официально? — приветствовал меня Шевелев. — Ты все еще без скакуна?
— Так точно.
— Может, возьмешься отогнать самолеты на восток, в более безопасное место? Их тут на аэродромах довольно много.
— Разве… разве положение на фронте стало так серьезно? — заволновался я.
— Приезжай лучше ко мне, здесь и поговорим обо всем. Машину, чтобы добраться сюда, сумеешь добыть?
— Не знаю, но попрошу у командира полка.
— Хорошо. Приходи сразу.
Я поспешил к командиру полка и передал ему свой разговор с Шевелевым.
— Полковник Шевелев приказал спросить у вас машину, — схитрил я.
— Бери! Только сразу же отправь ее обратно.
— Будет сделано! — щелкнул я каблуками и поторопился выйти.
Я объяснил задачу шоферу и сел в «эмку». Штаб дивизии находился на другом аэродроме. Чтобы добраться туда, пришлось проехать через Москву. Несколько часов спустя я сидел уже в приемной Шевелева.
Офицеры штаба сновали по приемной, одни скрывались на несколько минут, другие — всего на несколько секунд.
— Доложите начальнику штаба, что пилот Пусэп прибыл, — попросил я копавшегося в куче бумаг адъютанта. Тот поднял глаза и проворчал:
— Почему вы сразу не сказали?..
Он быстро скрылся за дверью кабинета, а через минуту вышел с каким-то подполковником.
— Войдите, — пригласил меня адъютант, оставляя дверь кабинета открытой.
Не успел я войти, как высокий, стройный и улыбающийся Шевелев направился мне навстречу.
— Ты расторопный малый, — сказал он, протягивая мне руку. — Садись! — Он указал на черное кожаное кресло перед письменным столом.
