Но мама? Элизабет? Что делать, когда ее сил остается лишь на то, чтобы отвести руку, занесенную для удара? Когда пальцы искалечены настолько, что больше не могут шить?
Малин обходит вокруг дома и пытается представить, что там внутри. Как обитатели глазеют на нее, гадают, кто она такая. Что ж, смотрите. Недавно посаженные яблони, идиллия среди цветов. Знаете ли вы, как легко все это разлетается на куски, исчезает навсегда?
Мама, даже если ты не можешь, вернись.
Ты об этом просил, Бенгт?
Я больше не могу говорить.
Даже наши, мои силы ограниченны.
Сейчас я хочу только парить.
Парить и гореть.
Но я очень тосковал по ней. И боялся за свою сестру. Может, поэтому я и ударил, я не знаю. Чтобы каким-то образом все собрать.
Ты сама видишь дома вокруг. Я тоже видел, как должно и как может быть.
Я любил его, моего папу, поэтому я и поднял топор в тот вечер.
Грязнули, вонючки. Запуганные, взвинченные дети. Дети-которые-не-ходят-в-школу. Дети пьяницы.
Девочка, малышка Лотта, которая разучилась говорить, пахнущая нечистотами и бедностью, — ей нет места в начищенном до блеска социал-демократическом обществе.
Пара ботинок от «Катерпиллар» прокладывает глубокие следы в снегу на заднем дворе по направлению к вилле мечты. Дверь открывается, звучит подозрительный мужской голос:
— Простите, чем могу быть вам полезен?
У молодой женщины-полицейского удостоверение наготове:
— Полиция. Я всего лишь хочу осмотреть участок. Много лет назад здесь жил один человек, в отношении которого ведется расследование.
— Когда же? Мы живем здесь с девяносто девятого года.
— Не беспокойтесь. Это было давно, до того как построили этот дом.
— Могу я запереть дверь? Холодно!
Менеджер по продажам, что-то типа того. Мелированные волосы, хотя ему верные сорок.
— Запирайтесь. Я почти закончила.
Мать медленно умирает от рака. Отец разрушает все, что попадается ему под руку. Страсти, кипевшие в избушке, долго будут отдаваться эхом в окрестных домах, в лесу, в полях.
Снова вспоминается голос Готфрида: «И вот он взял топор, фрекен Форс. Ему не было тогда и пятнадцати. Дождался, когда Калле-с-Поворота вернется с очередной попойки. И когда старик открыл дверь, он ударил. Парень наточил лезвие, но промахнулся. Удар пришелся по уху и снес его почти начисто. И оно висело, как лоскут, на одной жилке, так говорят. Калле выскочил из избы; кровь хлестала из раны и ручьями стекала по шее. В ту ночь его вопли были слышны по всему поселку».
Снег бел, но Малин чувствует, как пахнет алкоголем кровь Калле-с-Поворота, чувствует отчаяние четырнадцатилетнего Мяченосца, видит в кроватке малышку Лотту, описавшуюся, с открытым ротиком и глазами, полными ужаса, который не пройдет никогда.
