Она улыбнулась братьям, которые отреагировали на удивление одинаково, — скрестили руки на груди и сдвинули брови.
— Что это еще за фигня? — проворчал Барт. — Какой еще другой опекун?
— Ваша сестра.
— Ой, я вас умоляю! — взорвался Барт. — Всю жизнь она так, с тех пор как я родился. Только у меня заведется новая игрушка — сразу ей надо именно ее! Но опекун ведь я. Правда же, я?
Симеон и судья беспомощно переглянулись.
— Нет, погодите-ка, — вдруг забеспокоился Барт. — Что-то я не врубаюсь. Это ведь мой брат, мои сестры.
— Никто этого и не оспаривает, — сказала Лоранс. — Но опека — это большая нагрузка, можно поделить обязанности. Закон предусматривает такую возможность: бывает опекун и опекун-надзиратель.
— Это надо мной, значит, надзирать? — взвизгнул Барт. — Oh, boy! Ну вот, опять Жозиана будет командовать.
Г-жа судья кое-как успокоила Бартельми. Никто не может лишить его статуса старшего брата. Что касается опеки, то ничего пока не решено, и пожелания детей тоже будут учитываться. Потом Лоранс зашла к Моргане и объяснила ей, что забирать волосы в тугой обруч за ушами, может быть, не лучший для нее вариант. Потом похвалила чертика, которого нарисовала Венеция, не заостряя внимания на корявой подписи: «Симеон жопа». И на последок посоветовала Симеону сходить к врачу. Вид у него был действительно неважный.
Выйдя на улицу, Лоранс подумала: а может, это и хорошо, что у нее нет ни детей, ни братьев, ни сестер. Плитка шоколада — тут хоть сразу видно, где начало, где конец; а семейные дела…
Жозиана Морлеван не замедлила объявиться. Уже в понедельник вечером, когда в приюте ужинали, она позвонила и пригласила Венецию в Довиль. Малышка, весьма польщенная персональным приглашением, вернулась к столу и объявила старшим:
— Я поеду с Жозианой смотреть море.
— Это хорошо, — сказал Симеон. — Но если ты будешь слишком милой, она захочет, чтобы ты все время была с ней. И мы тебя больше не увидим.
Венеция чуть не заплакала. Ей хотелось увидеть море и не хотелось, чтобы ее похитили. Она нашла выход:
— Я буду немножко милой.
Но Венеции было всего пять лет. Поцелуи и нежности восторжествовали над ее решимостью, а может быть, и красивый автомобиль, и вилла, и сад… Что касается Жозианы, то ей открылось, что такое счастье: гулять по улицам Довиля с маленькой девочкой, держащейся за ее руку. Все оглядывались на Венецию, любуясь ее разрумянившимися на ветру щечками, сияющими при виде каруселей глазами, ее позами маленькой кинозвезды.
