Отныне, знайте, у меня
одежда праздничная есть,
И по одежде этой мне
везде оказывают честь,
Как будто благодатный дух
ее узоры пропитал,
А нити тонкие ее
прочны и гибки, как металл.
О, как она ласкает глаз
своей окраскою цветной,
Иглою счастья, видно, шил
ее искуснейший портной,
И тело грешное мое
веселья райского полно,
Когда оно, как бы зарей,
одеждой той окружено!
О ты, прибежище мое,
одежда светлая моя,
С тобой влилась в мою судьбу
надежд и радостей струя,
В твои узоры вплетена
отрады солнечная нить,
И даже пыльный вихрь пустынь
тебя не смеет осквернить!
Толпа сбирается вокруг,
склониться предо мной спеша,
Как будто я и впрямь теперь
какой-то сказочный паша.
И даже знатных льстивый рой
теперь теснится вкруг меня,
Как жмутся бедняки зимой
вкруг негасимого огня!
А раньше, помню, сколько раз
в тоске судьбу я упрекал:
Хамелеоном жалким был,
лохмотья пестрые таскал.
Одеждой рваной наготу
едва прикрыть я мог в те дни,
Ибн-Харба мантии гнилой
она и впрямь была сродни!
Пройти по улице тогда
стыдился я средь бела дня,
Всяк стороною обходил,
как прокаженного, меня.
И цвет одежд моих тогда
был так уныл и запылен,
Как постное лицо лжеца,
когда тебя встречает он.
О ты, одежда, — честь моя,
ты так роскошна и светла,
Что, недостойного, меня,
превыше мудрых вознесла.
И тяжко думать мне порой,
что люди судят обо мне
Лишь по изяществу сапог
да пышных тканей новизне.
Пусть людям знатность дорога,
еще дороже правда им,
Я не желаю быть лжецом
под этим блеском показным.
И если я свой грешный дух
до тех высот не подниму,
Одежда пышная моя,
клянусь аллахом, ни к чему!
