— Мир вашему дому, — приветствовал Джайнака мингбаши. — Пусть никогда не нарушается покой семьи…
— Да уж какой покой, — ответил дядя, — с хорошей вестью в мою лачугу именитые люди не заходят.
— Видно, сам догадываешься, о чем пойдет разговор, — пояснил уполномоченный компании и показал вексель.
— От собственного пальца не откажешься, — кивнул Джайнак, имея в виду оттиск большого пальца на обязательстве, составленном при получении ссуды.
— Вот и хорошо, — обрадовался мингбаши. — А то другие шум поднимают, не соглашаются. Зачем это? Брал — значит, плати. Так ведь, шутник Джайнак?
Да, на этот раз Джайнаку было не до шуток, продолжал гость, такого бледного и грустного лица я никогда не видел у нашего друга. Как не хотелось мне присутствовать при описи, но что поделаешь — писарь обязан все заносить на бумагу, такова его служба. Шесть рублей, которые платит мне компания, требуют повиновения. Ох, знал бы я, чем обернутся годы учения у домуллы, побои и унижения, никогда бы не взял в руки калям. Теперь я раб своей грамотности…
— Так что же было дальше? — напомнил отец гостю.
— Что было дальше! Лучше об этом не говорить. О всевышний, есть ли слова, способные передать горе несчастных? С поникшей головой Джайнак ввел нас в дом. Что это за дом, можно себе представить, когда с порога на вас глядит темнота, словно ночь не покидает никогда жилища. «Засвети огонь!» — сказал мингбаши. Он думал, что Джайнак скрывает свое богатство. Глупый человек мингбаши. Когда загорелась плошка с каплей масла и жалкий фитилек, скрученный из ваты, бросил свет на стены, мы не увидели их. Да, стен не было. И ниши, и потолок, и все, на чем держится дом, даже поперечные балки, от постоянного дыма стали черными и казались зиящей пустотой.
В углу на крючке висел казан, под которым был устроен земляной очаг. Он-то и закоптил комнату. Ни саксаула, ни камыша я не заметил. Очаг топился кизяком — сухим навозом. Вы сами можете догадаться, какой запах стоял в комнате во время варки пищи.
А что хранилось в нишах? Мингбаши пошел посмотреть и наткнулся на сундучок с тряпьем и на медный кувшин. Стояли еще там два лягана — блюда и несколько отбитых пиал. Все из обоженной глины.
— Сестра, — обратился мингбаши к жене Джайнака, что стояла босая у сандала, — есть ли еще вещи в доме?
— Если муж не спрятал под полом, то нет.
Вы же знаете, как остры на язык эти Джайнаки. Бедная женщина еще шутила. Какой там подпол! Мы стояли на утоптанной годами земле, и, упади что на нее, она бы зазвенела, как медный таз.
