Разрушительная сторона скрытого симбиоза науки и идеологии, обеспечившая победу индустриальной революции и вытеснение в дебри «третьего мира» остатков аграрной цивилизации, но во многом определившая и нынешние болезни цивилизации, состоит в неизбежном при «атомизации» человечества замене традиций, моральных норм и табу ощущением свободы.12 Но это такая свобода, которая делает человека беззащитным перед внедряемыми в его сознание доктринами. И чем более «научную» оболочку принимают эти доктрины, тем беззащитнее человек. Нельзя не вспомнить проведенные в 60-е годы в США эксперименты, продемонстрировавшие степень подчинения среднего нормального человека власти и авторитету (эксперименты Мильграма). Испытуемым предлагалось выполнять роль преподавателя, наказывающего ученика с целью добиться лучшего усвоения материала. Ученик находился в соседней комнате и отвечал на вопросы. При ошибке учитель наказывал его электрическим разрядом, каждый раз все более сильным (от 0 до 450 вольт с интервалом в 15 вольт). Сам учитель перед этим получал разряд в 45 вольт, чтобы знать, на сколько это неприятно. При разряде уже в 75 в. учитель слышал стоны учеников, при 150 в. — крики и просьбы прекратить наказания, при 300 в. крики становились нечленораздельными. Разумеется, ученик не получал разряда, и цель эксперимента заключалась не в исследовании влияния наказания на запоминание, как говорилось испытуемым, а в изучении поведения «учителя», подчиняющегося столь бесчеловечным указаниям руководителя эксперимента. При этом руководитель не угрожал сомневающимся, а лишь говорил безразличным тоном, что следует продолжать эксперимент. Перед этими опытами психиатры дали прогноз, согласно которому не более 20% испытуемых продолжат эксперимент до половины (до 225 в.), и лишь один из тысячи нажмет последнюю кнопку.
В действительности 80% испытуемых дошли до половины и более 60% нажали последнюю кнопку, приложив разряд в 450 в. Эти результаты сами по себе потрясают, но для нас здесь важен тот факт, что такое слепое подчинение наблюдалось в том случае, когда руководитель эксперимента был представлен испытуемым как ученый. Когда же руководитель представал без научного ореола, число лиц, нажавших последнюю кнопку, снижалось до 20%. Авторитет науки заменил моральные нормы и табу [4, с. 68-72].
Идея свободы могла выйти на передний план лишь в мире линейных отношений и обратимых процессов. Действительно, допустимы лишь такие действия, которые соизмеримы с эффектом и не приводят к нарушению равновесия, так что ошибка всегда может быть исправлена. Необратимость со свободой несовместима. Идеология представляет нам окружающий мир как мир обратимых (или квазиобратимых) процессов, обещая жесткий контроль над всеми аномалиями, приводящими к необратимым последствиям. Очень серьезно относимся мы, например, как к убийству, так и к смертной казни (если, конечно, речь не идет об «атомах» второго и третьего сорта). Свободен мир рынка, поскольку все обратимо: деньги — товар — деньги. Основанное на идее обратимости мощное средство мышления — циклы (начиная с циклов Карно) — оказали большое влияние на культуру XIX в. и вошли в методологию анализа политэкономических процессов (например, у Маркса).
