Сирена выла, пугая прохожих, и заставляла уступать дорогу Лапшину. Косой снег летел навстречу и залеплял ветровое стекло. Когда кончились дома, слева ударил ветер, и такой сильный, что сразу оторвалась слюдяная боковинка.
— Иван Михайлович, надоело! — сказал сзади Ханин. — Не мучай нас!
На очень большой скорости машину внезапно повело на деревья, и Лапшин почувствовал, как Адашова вцепилась в его локоть.
— Ничего, ничего! — сказал он, вывертывая руль, и вновь нажал железку так, что машина рванулась вперед. Не выпуская из руки поводок от сирены, на полном ходу Лапшин свернул влево и повел машину в обгон, рискуя влететь в канаву, со скоростью девяносто километров. Проскочив хрипящий и щелкающий грузовик и проехав бешеным ходом еще километр или два, Лапшин затормозил и поставил автомобиль поперек дороги. Почти тотчас же с хода завизжали тормоза грузовика.
— Вылезайте! — сказал Лапшин, открыв дверцу грузовика и спуская в кармане предохранитель браунинга. — Идите в ту машину! И отдайте ключ!
Шофер был огромного роста, пьяный, костистый человек, и если бы не браунинг, то он наверняка ударил бы Лапшина из кабины сверху по голове тяжелым разводным ключом.
Садясь вновь за руль, Лапшин вдруг подумал, что, вероятно, ему не следовало заниматься нынче погоней и что теперь Адашова думает о нем, что он гнал нарочно из хвастовства.
Было слышно, как арестованный попросил у Ханина папиросу и как Ханин ответил:
— Не дам. И не наваливайтесь на меня, я вам не подушка!
Сдобников жил в новом доме с очень нелепой и запутанной нумерацией квартир, и они втроем долго ходили по обширному двору, разыскивая квартиру 207а II.
Ханин сердито стучал тростью, а Адашова смеялась над ним и называла его жирафиком.
Дверь отворил сам Сдобников, и по его испуганно-счастливому лицу было видно, что он давно и тревожно ждет.
— Ну, здравствуй! — сказал Лапшин и подал Сдобникову свою большую, сильную руку.
Женя покраснел и сказал картавя:
— Здравствуйте, товарищ начальник!
И, смутившись, поправился:
— Иван Михайлович!
— Ну покажись! — говорил Лапшин. — Покажи костюмчик-то… Хорош! И плечи, как полагается, с ватой… Ну, знакомься с моими, меня со своей жинкой познакомь и покачивай, кик живешь.
Он выглядел в своем штатском костюме как в военном, и Адашовой слышался даже характерный звук поскрипывания ремней.
Ханин пригладил гребешком редкие волосы, и они все пошли по коридору в комнату. Их знакомили по очереди с чинно сидящими на кровати и на стульях вдоль стен девушками и юношами. Стариков не было, кроме одного, выглядевшего так, точно все его тело скрепляли шарниры. Лапшин не сразу понял, что Лиходей Гордеич, — так его почему-то называли, — совершенно пьян и держится только страшным усилием воли. Он был весь в черном, и на голове у него был аккуратный пробор, проходивший дальше макушки до самой шеи.
