— Без трепотни?
— Что ж, я не вор, чтобы я вам трепался! — обиженно сказал Сашенька. — Что мы, мальчики тут собрались? Когда хочу — говорю, когда не хочу — не говорю.
Он закурил новую папиросу, попросил разрешения снять пальто и, внезапно побледнев, рубанул в воздухе рукой и сказал:
— Амба! Пишите, кто магазин на Большом брал. И адрес пишите, где ихняя малина. Пишите, когда я говорю! И когда они меня резать будут, и когда вы мое тело порубанное найдете, чтобы вспомнили, какой человек был Сашенька. Пишите! Я нервный человек, я психопат, но я для вас раскололся, потому что таких начальничков дай бог каждому… Пишите!
Он рассказывал долго и курил папиросу за папиросой. Потом спросил:
— Пять лет получу по совокупности?
— За старое. А новое я еще не знаю.
— Пишите новое! — сказал Сашенька. — Располагайте мною!
И он стал рассказывать, как они втроем с Перевертоном и Кисанькой взламывали в деревнях церкви и сдавали в приемочные пункты Торгсинов ценности…
— Была у нас карта старинная, — говорил Сашенька, — с крестиками, где церкви. Ну мы и работали! С одной стороны, ценности государству сдавали — польза. С другой стороны, когда мы церковь опоганим, ее поп больше не освящает, не решается. Сход не велит. К свиньям, говорят, твое заведение! Тоже польза. Верно?
— Ты мне голову не крути! — сказал Лапшин. — Я тертый калач.
— Дай бог! — сказал Сашенька. — Таких других поискать…
— И хвостом не виляй! — сказал Лапшин, — Не надо. Будь человеком!
Сашенька покраснел.
— Это верно, — тихо сказал он, — Можно идти?
— Нет, нельзя.
Едва Лапшин отпустил Сашеньку, явился Васька Окошкин, сконфуженный, в мокром плаще, и долго что-то мямлил, настолько путаное и непонятное, что Лапшин рассердился и шлепнул ладонью по столу.
— Что у вас за каша во рту? — крикнул он. — Извольте докладывать толком или идите!
— Тамаркин проворовался, — сказал Васька, — он в артели работал, так украл, собака, мотор и продал другой артели…
— Какой Тамаркин? — спросил Лапшин.
— А который у вас был на дне рождения. Который врал чего-то про самолеты. Помните? Несерьезный такой парень, пижон такой…
— Ну?
— Ну и проворовался.
— Так я-то здесь причем?
— Его сажать надо, — сказал Васька, — а мне как-то неловко. Может, вы кого другого пошлете?
— Нет, тебя, — сказал Лапшин. — Именно тебя.
— Почему же меня?
— А чтобы знал, с кем дружить! — краснея от гнева, сказал Лапшин. — «Некто Тамаркин» и «некто Тамаркин», а Тамаркин — ворюга…
Краснея все больше и больше и шумно дыша, Лапшин смял в руке коробок спичек, встал и отвернулся к окну.
