В клинику.
Шла я туда уже по памяти, сделав благодаря этому вывод, что, скорее всего, я не только не теряю память каждый день, но и эта потеря памяти у меня первая.
Вынос мозга.
За что мне ниспослано это испытание?
Что я такого натворила?
Мысль ниоткуда: я ужасна.
Встаю посреди тротуара, напрягая этим случайных прохожих, торопящихся по каким-то своим делам, достаю блокнот с ручкой и записываю: «Я — монстр?».
Странно, но я не понимаю, откуда у меня в сознании появилось такое предположение. Но руководствуясь воспоминанием о примере с Женей и футболом, решаю, всё же, ловить каждую деталь, так как она действительно может оказаться если не решающей, то довольно значительной.
Каждая мелочь может стать решающей.
Дохожу до клиники, дожидаюсь встречи с Крыловым и прохожу в его кабинет, минуя прихожую с секретуткой и приятной музыкой в стиле «чиллаут». Или «лаундж».
Крылов говорит:
— Добрый день, Вика. Рад вас видеть, — вид у него действительно очень радостный. Как будто я как минимум его лучший друг.
Или любовница.
Старый развратник.
— Здравствуйте, Дмитрий Валентинович, — отвечаю я, нарисовав на лице некое подобие довольной улыбки.
Сажусь в кресло.
— Рассказывайте, как ваши дела, что вспомнили?
Вкратце пересказываю ему эту свою историю с жиром, прыщами, Женей и лишением девственности. Всё это время, слушая мой рассказ, Крылов сидел и внимательно слушал, периодически делая какие-то пометки в своей огромной тетради.
Странно, у него на столе стоит ноутбук, но работает он в тетради.
Впрочем, неудивительно, ему уже наверняка далеко за сорок, а эти старички ничего не смыслят в технике.
Их проблемы.
Я была права: мне жизненно необходимо пообщаться хотя бы с кем-нибудь, чтобы меня хоть кто-нибудь выслушал, хотя бы сделал вид, что понял и поддерживает меня во всём.
Именно сейчас я ощущаю серьёзный недостаток общения, но ловлю себя на мысли, что я не так уж часто общаюсь с людьми. Так откуда тогда этот недостаток?
Я сознательно ограничиваю себя от людей, и при этом испытываю недостаток в общении?
Я что, дура?
Крылов, видимо, всё ещё находясь под впечатлением от моего повествования, с минуту молчит, и по его лицу видно, что он занят очень сильным мыслительным процессом.
— И что вы думаете по этому поводу сейчас? — спрашивает он спустя некоторое время.
— Ничего не думаю. Точнее, думаю, что я была полной дурой. Полной — во всех смыслах этого слова, — говорю я и улыбаюсь. Мне действительно стало весело.
Крылов меня поддержал. Он тоже засмеялся, но аккуратно, боясь, видимо, что смех мой может быть следствием нервного срыва, истерики.
