Я не хочу ему рассказывать всё.
Это слишком личное.
Слишком интимное.
Помню, как Женя тогда сказал:
— Тррррррнннннн!!! — и громко заржал.
Но это не для протокола.
Зачем следователю знать, что я была лохушкой, которую все ненавидели?
Все, в том числе и Женя.
И я говорю:
— А затем он оступился и упал. На рельсы.
Меня словно прорвало, и я начала рассказывать следователю всё, что произошло далее. Официальную версию, лишённую ненужных подробностей.
— Я видела, — продолжаю я, — как он упал. Он ударился головой об рельсы. Я видела, как он пробил череп, как из него хлынула кровь.
Начинаю плакать. Кажется, у меня истерика.
— И вдруг, — продолжаю я сквозь рыдания и слёзы, — я заметила свет в тоннеле. Это приближался поезд. Он хотел встать.
Женя хотел встать. Не поезд.
— Я видела, — говорю я, — как он уже начал подниматься. Пытался. Его шатало, он смотрел в сторону приближающегося поезда. На эти два огонька. Поезд начал резко тормозить. Последним человеком, которого увидел Женя, была я. Никогда это не забуду. Этот его взгляд. Пронзительный и умоляющий о помощи. Взгляд человека, смирившегося со своей участью.
Вставьте здесь ещё пару всхлипываний.
— Но Женя лежал практически в начале платформы, поэтому он не успел затормозить.
Поезд не успел затормозить. Не Женя.
— И поезд его сбил. Я не смогла в него зайти. Потому что он убил Женю, этот поезд.
Вставьте здесь минуту рыданий.
— Я дождалась, — продолжаю я, — когда поезд отъедет. Я подумала, что его ещё можно спасти.
Спасти Женю. Не поезд.
— Но когда он уехал, то, что я увидела, меня ужаснуло.
Вставьте здесь меня, вытирающую слёзы платком.
Я говорю:
— Повсюду были куски его тела. Части его рук, его пальцы. Его рот был раскрыт, и из него текла кровь.
Рот, который Женя презрительно вытирал платком после того, как меня целовал.
Рот, который сказал, что я прыщавый кусок сала.
Рот, который сказал, что я ходячий жир.
— Где-то, — продолжаю, — я даже заметила его мозги, такое серое вещество, и много-много крови… Верхнюю часть черепа будто снесло. Топором. Или ещё чем-то острым.
Вставьте здесь абсолютную истерику.
Вставьте здесь шокированного следователя.
Вставьте здесь шокированную меня.
Вставьте здесь двадцать минут, в течение которых следователь записывает что-то в протоколе, а я рыдаю в истерике.
Вставьте здесь то, что вы обычно себе вставляете.
— Подпишите здесь, — говорит следователь.
Беру бумажки и ручку. Подписываю протокол.
— И здесь.
Формальности улажены. Он забирает у меня протокол, оставив мне одну копию.
