— Ведь ты же этого хотела — попасть домой?
— Да… всегда хотела…
Майки соскочил с лошади.
— Там, на моём корабле, я часто видел, как ты стоишь у борта и смотришь в сторону берега. Ты так тосковала по дому… Ты даже не представляешь себе — я ведь чуть было не решился отвезти тебя домой. Уже тогда.
Алли улыбнулась:
— И ты ещё называл себя монстром!
Майки оскорбился до глубины души:
— Я был великолепным монстром! Единственным Истинным Монстром Междумира!
— «Внемли моему имени и трепещи!»
Майки отвёл глаза и потупился.
— Никто больше не трепещет…
Алли рассердилась на себя за то, что дразнит его — Майки не заслуживал такого обращения. Она нежно погладила его по щеке. Кто бы мог подумать, глядя на этого синеглазого юношу с гладкой кожей, что ещё недавно он был МакГиллом — мерзким, наводящим ужас монстром! Но время от времени Алли всё-таки замечала в нём остатки прежнего чудовища: они проявлялись в приступах раздражительности, в неуклюжести его рук — словно они по-прежнему были клешнями; в том, как он держал себя — будто владыка мира. Да, монстр ещё таился в нём, но лицо… Оно было лицом юноши — привлекательного с любой точки зрения, хотя и несколько склонного к меланхолии.
— Так ты мне нравишься гораздо больше, — сказала Алли.
— А мне какое дело, нравлюсь я тебе или нет!
Но он улыбался. Ему было дело, и они оба это знали.
«Научи меня быть человеком» — попросил он её сразу после того, как сбросил свою личину чудовища. С тех пор Алли изо всех сил старалась ему помочь. Вот в такие моменты, как этот, она замечала, как далеко ему удалось продвинуться по пути обретения человечности. Сколько времени прошло с того разговора? Как всегда в Междумире, дни перетекали один в другой, сливались в одну полосу, пока счёт не терялся совсем. Недели? Месяцы? Годы? Нет, ну уж не годы, нет!
— Как ты думаешь, — спросил он, — то, что я привёл тебя домой — это прибавляет мне человечности?
— Конечно, да!
Он старался даже собственную самоотверженность обрядить в одежды своекорыстия. Это раздражало бы Алли, если бы она не знала, что он готов всё сделать ради неё, даже если бы ему самому не было от того никакой пользы. В этом и было кардинальное отличие Майки от его сестры: Мэри только прикидывалась, что посвящает себя служению другим, тогда как на самом деле служила исключительно себе любимой.
— Только помни: я не смогу больше помогать тебе, если ты утонешь в земле, — сказал Майки. — Знаешь, как бывает, когда возвращаешься домой: ты можешь погрузиться так быстро, что даже я не успею тебя подхватить.
