Он не предвидел этого и в смущении замялся:
– Но какое же дело? Это неудобно! Я ничего не знаю, кроме латыни!
Она, в свою очередь, размышляла, перебирая все профессии, казавшиеся ей подходящими.
– Вы не могли бы сделаться доктором?
– Нет, у меня нет диплома.
– Или аптекарем?
– Тоже нет.
Она радостно взвизгнула. Она нашла!
– Тогда мы купим бакалейную лавку. Ах, как хорошо! Мы купим лавку! Небольшую, конечно! С пятью тысячами далеко не уедешь.
Он запротестовал:
– Нет, я не могу быть бакалейщиком! Я… я… слишком известен. Я знаю только… только… латынь!
Но она влила ему в рот полный бокал шампанского, после чего он замолчал.
Мы снова сели в лодку. Ночь была темная-претемная. Однако я заметил, что они сидели обнявшись и несколько раз поцеловались.
Потом последовала ужасная катастрофа. Наша проказа обнаружилась, и дядюшку Пикдана прогнали со службы. А мой отец, вознегодовав, отдал меня оканчивать изучение философии в пансион Рибоде.
Шесть недель спустя я сдал экзамен на бакалавра. Потом я уехал в Париж изучать право и вернулся в родной город только два года спустя.
На углу улицы Серпан мой взгляд привлекла вывеска, где значилось: «Колониальные товары. Пикдан». А пониже, для невежд, стояло: «Бакалейная торговля».
Я воскликнул:
– Quantum mutatus au illo! {Сколько с тех пор перемен! (лат.) – слова Энея из «Энеиды» Вергилия (II, 274).}
Пикдан поднял голову и, бросив покупательницу, кинулся ко мне с протянутыми руками:
– Ах, мой юный друг, мой юный друг! Вы здесь! Как я рад, как я рад!
Красивая, полная женщина выбежала из-за прилавка и бросилась ко мне на шею. Я с трудом узнал ее, до того она растолстела.
Я спросил:
– Как идут дела?
Пикдан снова принялся отвешивать товар.
– О, превосходно, превосходно! В этом году я заработал три тысячи франков чистоганом!
– А латынь, господин Пикдан?
– О боже мой, латынь, латынь… Латынью, знаете ли, не прокормишься!
