– А если войдут, мой милый?
– Ну что ж, покурим в окошко! – предложил я.
И мы облокотились на подоконник, пряча папироски в ладонях, сложенных горсткой.
Напротив нас находилась прачечная. Четыре женщины в белых кофтах водили по разостланному перед ними белью тяжелыми горячими утюгами, из-под которых поднимался пар.
Вдруг из прачечной вышла еще одна, с огромной корзиной, под тяжестью которой изогнулся ее стан. Она собралась отнести клиентам их рубашки, носовые платки и простыни. Прачка приостановилась в дверях, как будто уже устала, затем подняла глаза, улыбнулась, увидев, как мы курим, и свободной рукой насмешливо послала нам воздушный поцелуй. Затем она удалилась неторопливой, тяжелой походкой.
Это была девушка лет двадцати, небольшого роста, худощавая, бледная, довольно хорошенькая, со смеющимися глазами и растрепанными белокурыми волосами, похожая на уличного мальчишку.
Дядюшка Пикдан, растроганный, пробормотал:
– Какое ремесло для женщины! Это под силу разве только лошади!
И он расчувствовался по поводу бедности народа. У него было восторженное сердце сентиментального демократа, и он говорил об утомительном труде рабочих со слезами в голосе и в выражениях, заимствованных у Жан-Жака Руссо.
На другой день, когда мы опять стояли у окна, та же работница, увидев нас, показала нам обеими руками нос и весело крикнула:
– Здравствуйте, школяры!
Я кинул ей папироску, которую она тотчас же закурила. Четыре гладильщицы тоже бросились к двери, протягивая руки за папиросами.
Так стали крепнуть с каждым днем приятельские отношения между труженицами из прачечной и бездельниками из пансиона. На дядюшку Пикдана смешно было глядеть. Он дрожал от страха, что его увидят, ибо рисковал потерять место, и делал робкие комические жесты, совсем как актер, представляющий влюбленного, на что женщины отвечали градом воздушных поцелуев.
В моей голове зародился вероломный замысел. Однажды, войдя в нашу комнату, я прошептал старому репетитору:
– Представьте себе, господин Пикдан, я встретил маленькую прачку! Знаете, ту, с корзиной… и говорил с ней.
Он спросил, несколько смущенный моим тоном:
– Что же она вам сказала?
– Она сказала… бог ты мой… она сказала… что вы ей очень понравились. В самом деле, я думаю… мне кажется… что она неравнодушна к вам.
Он побледнел и возразил:
– Она, вероятно, смеется надо мной. Я уже стар для этого.
Я серьезно заметил:
– Почему же? Вы прекрасно сохранились!
Заметив, что он клюнул на мою хитрость, я переменил тему разговора.
