Он пробормотал:
– Когда мы с вами могли бы посмотреть этот участок?
– Да хоть завтра, если угодно.
– Давайте завтра. В котором часу?
– В час дня.
– Отлично.
В дверях появился встреченный в аллее мальчик и крикнул:
– Папашка!
Ему не ответили.
Мордиан поднялся с места, до дрожи в ногах испытывая желание скрыться, убежать куда глаза глядят. Восклицание «папашка» сразило его, как пуля. Ведь и сам он мог бы услыхать это разящее чесноком южное приветствие «папашка».
О! Как нежно благоухала она, подруга давних лет!
Дюшу вышел проводить его.
– Этот дом ваш собственный? – спросил барон.
– Да, сударь, я купил его недавно. И горжусь им. Ведь я подкидыш, сударь, и не скрываю этого, напротив, горжусь. Я ничем никому не обязан, я всего добился сам, своим трудом.
Малыш, остановившись на пороге, все еще кричал издали:
– Папашка!
Трясясь, как в лихорадке, охваченный ужасом, Мордиан бежал, как бегут от смертельной опасности.
«Сейчас он догадается, узнает меня, – думал барон. – Он схватит меня в объятия и тоже крикнет мне «папашка» и влепит мне в лицо чесночный поцелуй».
– До завтра, сударь.
– До завтра, в час дня.
Коляска катилась по белой дороге.
– Извозчик, на вокзал!
И барону слышались два голоса: один – далекий и нежный, слабый и печальный – голос покойницы, шептавшей: «Любимый мой», и другой – звонкий, тягучий, отвратительный, который кричал: «Папашка», как кричат «Держите его», когда вор убегает по улице.
На следующий день вечером, у входа в клуб, граф д'Этрельи сказал ему:
– Вас что-то не было видно последние три дня. Вы были больны?
– Да, мне нездоровилось. Время от времени меня мучает мигрень.
