И совсем не обязательно происходить из семьи дворянской или купеческой, чтобы иметь эти предания. Они есть у всех. Моя старая знакомая вернулась осенью (это было всего лишь несколько лет тому назад) из рязанской деревни, где родилась ее мать, и сказала с грустью:"Срубили дуб, который посадил дед Веденей". Оказалось, что это даже не прадед ее, а какой‑то совсем далекий предок, живший неизвестно когда, может быть,"при Екатерине". Срубили дуб — и забудется дед Веденей, но и сейчас, увы, не думаю, что племянники этой моей знакомой интересуются его персоной.
Не национальная идеология и не какая‑то идея, но именно семейная память необходима для того, чтобы мы, русские, из аморфной массы вновь стали нацией и в качестве нации — органичной частью человечества. Но что мы можем сделать для того, чтобы восстановить ее? Не поздно ли? Ведь умер не один только дядя Сережа, но все его современники.
И тем не менее, если начать по крупицам восстанавливать историю русской действительности уходящего столетия на уровне конкретных семей и их истории (очень негромкой и, казалось бы, невыигрышной для писателя), мы непременно найдем выход из тупика, в который попала Россия.
Поезд подошёл к Арзамасу рано утром. Встретили меня здесь цыгане. Разноцветные туристические палатки были разбиты прямо у железнодорожной станции. Множество почти чёрных кудрявых детей шумело, бегало и кричало, наполняя собою всё вокруг и создавая какую‑то особенную неразбериху. Тут же, на перроне, женщины кормили грудью малышей. Всё это как‑то невероятно контрастировало с полусном, царившем в Арзамасе, с пустотой на улицах города и под сводами огромного, непонятно каким образом уцелевшего собора. Арзамас (тогда я не знал, почему) казался окраиной чего‑то, но чего именно…
Это было летом 1972 года, когда под Москвой дымился торф и горели леса. Я ехал в Дивеево и думал только о том, как побыстрее попасть туда, где жил старец Серафим. Поскольку сидячего места в автобусе мне не хватило, всю дорогу от Арзамаса до Дивеева я стоял, но был этому несказанно рад, ибо знал, что в прежние времена благочестивые паломники предпочитали проделывать этот путь пешком.
На конечной остановке, выйдя из автобуса, я оказался на площади, где были: довольно грязная столовая, книжный магазин (там кроме сочинений Ленина и брошюр с постановлениями пленумов ЦК продавалась лишь карта Горьковской области) и почему‑то — в тот момент я не понял, почему, — военкомат. На карте была обозначена река Сатис (её я нашёл сразу), но не было ни Дивеева, ни Сарова.
