- Такой борщ кого хочешь вылечит! - улыбался Иван, поглядывая на Пашу.
- Да уж, а теперь как чуть простынет - так кашель!
- Не кашляет только тот, кто не живёт! - смеялся Ваня.
Всё это время Пётр Агеевич молча ел, прислушивался к разговору молодёжи, озабоченно поглядывал на бледное лицо жены.
** *
Зимним январским вечером Паша надела овчинный полушубок, подаренный ей главврачом, валенки, шапку и отправилась в клуб, на репетицию. Падал мелкий снежок, было морозно, но безветрено, снег скрипел под ногами, когда она шла по тропинке к фонарю, что горел над дверями избы-читальни.
Шапку-ушанку ей пошил Пётр Агеевич за то, что она почти каждый день приходила к тёте Оле, мерила ей давление, приносила лекарства. Зина, уезжая, попросила позаботиться о матери.
Ваня Марчуков работал агрономом, готовился поступать на рабфак, но репетиции не пропускал. В конце концов, она привыкла к нему, к его шуткам и даже не заметила, как он занял в её душе все первые места. Казалось, он всегда двигался, куда-то летел, бежал, спешил и всем вокруг дарил свою белозубую улыбку. Дома его звали непоседой. У Марчуковых в доме не было курящих мужчин, никто не пил самогонки или ещё чего-то. Очень быстро Паша перестала замечать, что
Иван взрослый двадцатисемилетний мужчина, и ей стало обидно, что он обращается с ней, как с девчонкой.
В клубе натоплено, единственная лампочка горит на сцене, где собралась вся троица.
- А, Пашуня! Раздевайся! Сейчас мы закончим с самым трудным: пытаемся разложить на два голоса романс «На Кубе». Ты посиди минут пяток. - предложил Иван.
... На Кубе... где под сводом лазурных небес...
- стал выводить негромко, вторым голосом Ваня. Троепольский щипал струны мандолины.
... Всюду нега, покой!
Ты, прелестная дева, цветов королева -
Блестишь красотой!
И следом вступал первым, высоким голосом Гаврюша Стуков:
Огня-я-я и страсти ты, смуглянка, полна!
Улыбка счастья тебе небом дана!
Он воздевал протянутую руку к пустому залу, и его чистый голос повышал тон с каждой строкой.
А в дивном взоре твоих чудных очей
Сочетался мрак ночи и блеск
Дивных солнца лучей!
На слове «ночи» его голос сорвался на самой высокой ноте, и он, допев куплет, замолчал.
- Нет, Ваня, слишком высоко взяли! Да и тебе вести второй голос труднее. Тональность - чуть ниже! Давай ещё раз!
Второй раз вышло лучше. Пашу волновали слова этого романса. Среди русской зимы, над этим маленьким сельским клубом распахнуло свои объятия чистое небо, светило ослепительное солнце среди пальм, расцветала красота таинственной креолки.
