— Ей нечего терять. В понедельник она отправляется на перезагрузку.
— О! Жаль, что пропадет такой носик.
В дверь позвонили. Это оказался серый рассыльный с известием об очередном несчастье на линолеумной фабрике.
— Но ничего срочного, — нахально прибавил он, — если только вы не умеете приставлять головы обратно.
Отец дал ему на чай, взял походный чемоданчик и направился к выходу.
— Будь начеку, Эдди, — обернулся он. — Подозрительно тут все.
— Робин Охристый и его «нарушения»?
— В том числе. И еще кое-что.
— Да?
— Не клади так много сахара, когда префекты придут снова.
Я вернулся на кухню, где Джейн мыла посуду, и спросил ее, что она положила в печенье.
— Лучше тебе не знать. И если ты думаешь, что, не донеся на меня, ты преуспеешь понятно в чем, ты жестоко ошибаешься.
— Все не так, — возразил я, стараясь говорить так, будто даже и не задумывался известно о чем.
— Конечно, — язвительно парировала она, — в следующий раз ты скажешь, что бережешь себя для невесты.
— Это… вовсе не плохо, — медленно проговорил я.
Джейн расхохоталась. Не вместе со мной, а надо мной. Я почувствовал себя униженным и постарался перейти в наступление, задав неуклюжий вопрос:
— Как ты за одно утро скаталась в Гранат и обратно?
— Никуда я не каталась. Это невозможно. И мы никогда раньше не встречались, запомни.
— Я тебе несимпатичен?
— Это требует усилий. Проявлять равнодушие куда легче. Послушай, ты оказал мне услугу, я — тебе. Мы квиты.
— Ничего подобного. Я спас тебя от кучи неприятных вопросов, а ты всего лишь посоветовала мне не есть печенье.
— Если бы ты знал, что я туда положила, то думал бы иначе.
— Что?!.
— Я закончила, — объявила она, вытирая руки полотенцем и собираясь уходить, — а самое главное, у нас с тобой все закончено. Еще раз попробуешь заговорить со мной — я сломаю тебе руку. Скажешь про мой прелестный вздернутый носик — я убью тебя. Я не придуриваюсь. Мне терять нечего.
— Но ты ведь служанка. Если мне вдруг понадобится получше накрахмалить воротник или еще что?
Зря я это сказал. Я-то хотел только сохранить общение между нами любой ценой — но фраза вышла дурной, грубой. Мои права оказались попраны. Стало абсолютно ясно, кто здесь главный. Она была сама властность. Но не та властность, что дается от рождения, а та, которую сообщают ясная цель и сила.
Она сделала шаг в мою сторону и уставилась на меня — вероятно, соображая, есть ли во мне скрытые глубины. Поняв, что нет, и удовлетворенная этим, Джейн направилась к двери.
