Лестница прямо напротив входной двери была винтовой. Лестничный колодец служил одновременно и световым — сквозь остекленный световой фонарь виднелся блестящий гелиостат над домом.
Поднявшись по скрипучим ступенькам на второй этаж, мы нашли там три спальни — без излишеств, но удобные. В каждой стояли: кровать, комод, стул, пресс для брюк и письменный стол с бланком почтовой бумаги на нем. «Восточный Кармин — ворота в Красные края», — гласил бланк. Еще в спальнях были латунные рефлекторы, которые могли изгибаться под углом и посылать свет куда нужно.
— Я займу ту, что выходит окнами на фасад, — заявил отец и стал обследовать свою комнату. После краткой разведки я выбрал спальню, выходившую на противоположную сторону дома. Там было посветлее, чем в третьей, а окна смотрели на закат. Я уже собрался наведаться на третий этаж, как вдруг остановился: в доме был еще кто-то. На лестнице беспорядочно громоздились картонные коробки и стоял резкий запах. И еще — музыка.
— Боже, — сказал подошедший отец. — Это же «Охрахома»!
Я тоже знал это, хотя никогда не видел либретто. Музыкальные шоу были делом привычным — во всех городах предписывалось устраивать не меньше двух представлений в год. А вот работающий фонограф считался редкостью. Восковой цилиндр остался единственным разрешенным средством звукозаписи, и на владение им требовалось разрешение Совета, возобновляемое каждый год. Эта музыка была некоторой компенсацией за сломанный фонограф в Гранате, но все это, так или иначе, выглядело странно.
— Привет! — крикнул я.
Никто не отозвался.
— Оставляю все в твоих умелых руках, — нервно сказал отец. — Мне надо заполнить форму на перенаправление нашей почты, до того как появится главный префект. Может, пригласишь нашего хозяина на ужин?
И, не дожидаясь ответа, он поспешил вниз по лестнице.
Я снова позвал невидимого хозяина — с тем же результатом — и решил взобраться по ступенькам. Я уже видел коридор третьего этажа, когда почувствовал, что глаза мои слезятся, и чихнул. К десятой ступеньке я чихал уже беспрерывно и очень сильно, все это болью отдавалось в голове. От слез все поплыло перед глазами. Пришлось срочно отступить на площадку второго этажа, где чиханье закончилось так же внезапно, как началось. Я вытер глаза платком и сделал новую попытку. На девятой ступеньке и шестом чиханье я сдался и вернулся вниз, слегка сконфуженный, с текущим носом. Тут музыка прекратилась — не потому, что прозвучали финальные аккорды или кончился завод: казалось, иголку сняли с цилиндра. Послышался звук отодвигаемого стула. Хозяин был дома.
