Если жена хочет уехать от мужа, поселиться в другом месте, она не может — муж приказывает, жена не может выбрать себе местожительство там, где она хочет. Жена хочет работать, учиться, — муж может ей запретить. Западно-европейское законодательство — скажем, французской буржуазной республики, идет еще дальше, оно прибавляет еще один параграф: если муж внутренне убежден, что жена ему изменяет, он может ее убить. Многие юристы спрашивали: ну, а если жена внутренне убеждена, что муж ее изменяет ей, может она его убить? Нет. Жену за это посылают на каторгу и т. д., а мужа оправдывают, он защищал свои имущественные права. Его жена осмелилась пойти против его имущественного права; он может ее убить, это — его власть в доме.
Этот политический порядок семьи, то, что в семье есть глава, что семья, — не соглашение, не трудовой союз, — это мы считаем буржуазной чертой семьи.
Как была организована буржуазная семья в хозяйственном отношении?
Муж имел общественную работу — будь то политическая деятельность, будь то служба, работа на фабрике, а жена занималась домашним хозяйством, т.-е. она была водворена в страшно узкий, идиотически-узкий круг интересов: она была завалена грязным бельем, приготовлением пищи в переполненной копотью кухне, заботами о маленьких детях и т. д. Она была загружена всем этим так, что думать о своем развитии, думать об общественной деятельности, ей совсем не приходилось. Замечательно, что даже дворянство, которое опиралось на крепостной труд и где женщина, имея достаточное количество крепостных слуг, так же, как и мужчина, могла быть освобождена от узкого круга домашнего хозяйства, и оно приходило к такому, можно сказать, «мужицкому» выводу, что — «пока девушка — есть свет в глазах, а стала бабой — кончено, раба!» Даже Толстой, изобразивший дивный образ свободной дворянской девушки, Наташи Ростовой, говорит, что когда она вышла замуж, то пеленки завесили свет, грязные ребячьи пеленки — и нечего с нее больше спрашивать.
Против этого уклада, в котором на долю мужчины падает культурный, прогрессивный труд, а на долю женщины — расщепленный, неэкономный, притупляющий, мы протестуем, как против буржуазного.
Но протестуем ли мы против парной семьи, когда муж и жена говорят: мы любим друг друга, уважаем, заключаем длительный союз на много, много лет, пока его не разрушит что-нибудь особенное, хотим жить вместе, делить все радости и горести, помогать друг другу, рожать детей, растить их, — вот это буржуазно или не буржуазно? Я считаю, что как теперь, так и в социалистическом строе может быть такой семейный уклад, могут быть такие пары, связанные на много лет.
