но обреченные машины всполошились, и подбадривали друг друга — в вибрации «иностранцев» чувствовались неуверенность и робкая дрожь. Иван Иваныч завертелся, определяя направление
вздохов и
смрада — и определив, бросился к «тридцатьчетверке». Танк, как и его хозяин, всем существом своим, чувствуя монстра, напрягся. Скользкий от тщательной смазки, орудийный затвор был готов к действию, оптику сержант тщательно протер еще заранее (что-что, но свое дело гвардеец знал), одного рывка хватило троице, чтобы проскользнуть в машину, где все — от запасных «выстрелов» до огнетушителя и проводов ТПУ — оказывалось под рукой. Люк механика-водителя был распахнут. Федотов встретился со знаменитым Ванькиным взглядом, который так шокировал и начальство, и немцев.
— Залезай! — по свойски хрипел Крюк разведчику.
Вместо того, чтобы отскочить в сторону (не раз доводилось ему видеть, как жестоко вспыхивают танки), майор, сам не понимая, почему, оказался на командирском сидении. Амортизаторы позволили «эксперименталке» почти бесшумно тронуться с места. Лавируя между останками, машина катилась к просеке, в конце которой взывали к помощи «Валентайны». Все слышал, все понимал, все знал только Иван Иваныч. Федотов, протирая глаза, тщетно ворочал перископом: утренний туман залепил окуляр. Рядом наглый пройдоха, прильнув к цейсовскому прицелу, тоже ничего не мог разглядеть. Подал свой клацнувший голос затвор — якут, изо рта которого пахло такой дрянью, что Федотова замутило, без команды дослал первый, блеснувший латунью, «бронебойный».
— Прямо! — в этот момент дико провыл, там, внизу, Иван Иваныч, вторя воплю «тридцатьчетверки», которая разглядела врага. Туман разошелся почти мгновенно, майор опять-таки из любопытства повернул прежде слепой перископ — и, в метрах пятистах, на том конце просеки четко и ясно увидел Чудовище.
Все спуталось в бравом майоре; жерло «Тигра» заслонило ему весь свет земной. И, словно шрапнель, взорвались все запахи, все цвета, голоса, картинки минувшей, не такой уж и великой, жизни — крыша родительского хутора, мать с козой, лицо полузабытой женщины — с нею в юности и не было-то ничего! Пластун рванулся наверх, ободравшись обо все, что только можно, благо, что не захлопнул тяжеленную крышку. Не помня себя, он скатился на землю, и двумя кувырками достиг спасительных кустов — рот забился песком, ТТ был потерян, состоялась убийственная встреча с каким-то основательным пнем — на секунду сознание улетучилось. Но все это были цветочки!
