распоряжение. Ко всему прочему, сопровождающий состав майор-особист, настойчиво посоветовал начальнику эшелона не проявлять любопытства к платформе № 10, из чего простые смертные сделали окончательный вывод — прохиндея-сержанта, алкоголика-старшину и уж тем более такого, во всех отношениях мудака, как их командир, лучше не трогать.
Все, в лучшем случае, смеялись над Ванькой. А ведь Найдёнов обладал единственным в мире даром!
Шум «коробок» для танкистов привычен — лязганье траков, скрип башенного поворота, клацанье затвора — особую гамму звучания имеют моторы, в гуле которых ухо опытного механика сразу же ловит признаки машинного нездоровья. Впрочем, танки никогда не жалеют и покидают при первом удобном случае. Лишь Ванька Череп всегда оставался внутри до конца, всем своим существом отзываясь на каждый скрип и на каждое клацанье. Лишь Иван Иваныч угадывал в привычном гудении двигателя никем не слышимый голос. Когда снаряд пробивал борта, «коробки» вопили — он слышал их крики. Сгорая, они, как и люди, вертелись на месте, выбрасывали из-под себя гусеницы, выли и проклинали судьбу — он слышал проклятия. Многие из тех машин, которые Ванька в поисках «Белого тигра» с такой безоглядной храбростью водил в бой, предчувствовали свой конец. «Тридцатьчетверки» улавливали звук именно той болванки, которая через несколько мгновений должна была разнести в куски их жизнь. Но всякий раз, за секунду до взрыва, Иван Иваныч безошибочно распахивал люк — его предупреждали! Вот почему так плакал он, прощаясь с каждой убитой машиной.
И сейчас, не обращая внимания на оторопь часовых, Найдёнов жил с механизмом. Особенно скорбными были вздохи танка, когда навстречу, направляясь к домнам сталелитейных заводов, попадались «черные эшелоны». Посреди ошметков истерзанного железа находились «коробки», которым удалось более-менее уцелеть. Одним разворотило моторные отделения, другие оставили свои башни под Ржевом и Великими Луками, но все остальное в них еще подходило для ремонта. Увозимые на Восток калеки успевали перекинуться с собратьями. Конечно, речь этих грубых заготовок для убийств и разрушений, не шла ни в какое сравнение с человеческой — дребезжание щитков, все те же скрип, гул ветра внутри — но Иван Иваныч легко переводил подобное. Вибрации — видимо, в них был секрет. Танки обладали чутьем на вибрации — от далекого выстрела, до едва ощутимого сотрясения почвы и воздуха. Возможно, еще до ранения, а, возможно,
