Первая медсестра — та, которая утешала Надю — появляется в дверях со шприцем в руке. Подходит к Олегу, берет его за руку, решительно поднимает рукав и делает укол. Олег продолжает плакать. Потом утихает и засыпает, уткнувшись лицом в подушку.
— Давай, перевернем его, а то еще задохнется, — говорит первая медсестра.
— Лучше не трогай. А то опять орать начнет… Так — хоть немного тишины!
— А если задохнется?
— Ему же лучше…
Первая медсестра мгновение колеблется — и кивает головой. Медсестры уходят.
Олег спит, уткнувшись в подушку.
За окном идет снег.
* * *
Квартира Говоровых.
В спальне Олег сидит на краю кровати, рядом со спящей Надей. Надя выглядит измученной, словно неживой. На щеках — потеки слез. Рядом, на тумбочке — стакан с водой и пачка таблеток: «Тазепам». Олег смотрит на Надю.
Потом встает, выходит, прикрыв дверь. Постояв в коридоре, заглядывает в комнату Сережи. В желтом свете уличного фонаря видна пустая, аккуратно заправленная кровать, детские книжки на полке, игрушки в большой коробке в углу, плюшевый бассет, брошенный чуть в стороне от других игрушек.
Олег закрывает дверь, мгновение стоит, привалившись к ней спиной и зажмурившись.
Потом идет в гостиную. Включает торшер возле журнального столика. Открывает шкаф, вытаскивает коробку с шитьем, ставит на столик, садится рядом. Вынимает из игольника одну иглу. Колет себя в темное симметричное пятно на запястье. Колет снова и снова, сильнее, глубже… Ни капли крови. Тогда Олег колет рядом с пятном — и рука непроизвольно дергается. Из укола выступает капелька крови.
* * *
Пасхальная ночь. Толпа народа в храме. Хор поет: «Христос воскресе из мертвых смертию смерть поправ».
Толпа в храме — на экране телевизора.
Олег приглушает звук.
Проходит на кухню.
В кухне темно. Надя стоит у окна, смотрит на улицу, на толпы гуляющей молодежи. Слышится звон колоколов — и радостные вопли подвыпившей компании… Из гостиной — хор: «Христос воскрес из мертвых…»
— Христос Воскрес, Надюша, — шепчет Олег, подойдя к Наде.
Надя оборачивается. Она плачет. Молча смотрит на Олега.
Олег обнимает ее, прижимает к себе, целует в макушку. Шепчет:
— Если бы я мог его вернуть! Если бы я мог всех их вернуть!
— Три дня, — шепчет Надя, содрогаясь от рыданий.
— Что?!
— Три дня. Он три дня не дожил до дня рождения. До семи лет. Ты забыл? Три дня…
— Надюша…
— Нет! — она отстраняется. — Не затыкай мне рот, я и так старалась тебя щадить и не говорить об этом! Но, мне кажется, ты достаточно окреп и переживешь этот разговор! Ты ведь хорошо себя чувствуешь в последнее время? Хорошо, да?!
